Завораш (СИ)

Осознание этого приходило с трудом, как и постепенно возвращавшиеся воспоминания: бурые камни, серое небо над головой и пара ног перед самым его лицом. Мужских ног. Не нужно было долго гадать, чтобы понять: именно благодаря тому человеку он и оказался… словом, там, где оказался.

Судя по всему, это был некий дом. Крыша над головой и стены говорили в пользу этого предположения. А ещё кровать, на которой лежал Тисонга.

Ангел вновь попытался двигаться, и на этот раз ему удалось не только понять руку, но и повернуть голову.

Кроме собственно кровати, другой мебели в комнате не было. Ну, или так казалось на первый взгляд. Когда его глаза привыкли к темноте, ангел смог различить едва заметные очертания трюмо у соседней стены. В комнате пахло воском от сгоревших свечей и ещё чем-то… Но чем именно, и почему этот запах казался ангелу знакомым, он так и не понял. Единственное, что можно было утверждать с уверенностью, так это то, что запах ассоциировался с чем-то древним, ветхим, связанным со смертью и погребением. По всей видимости, это был очень старый дом, и запахи здесь витали соответствующие.

Как и звуки, часть которых, казалось, исходили из ниоткуда: их просто некому и нечему было издавать. Так что же было источником необычного шума? Разве что сам дом был настолько старым, что начал жить собственной жизнью.

От этих мыслей ангела отвлекли шаги за дверью. А в следующую секунду дверь открылась и в комнату вплыл шар света.

ОДИНОЧЕСТВО — ДУРНАЯ ПРИВЫЧКА

Когда Энсадум вошёл, держа перед собой свечу, отпрянули не только таившиеся по углам тени, но и лежавший на кровати крылатый.

Казалось, тому хватало сил не только на это стремительное движение, но и на борьбу, если пришлось бы сражаться. Практик был уверен, что ангел будет относиться к нему недоверчиво и с осторожностью. Поэтому, сжимая свечу в одной руке, в другой он нёс чашку с водой. Не столько потому, что считал, будто ангелу непременно захочется пить, сколько в знак добрых намерений.

Для того чтобы добыть воду, Энсадум собрал снег снаружи. Ему пришлось обойти дом несколько раз и даже отправиться в небольшой вояж по Пустошам. Кружку практик отыскал в доме, среди другой посуды, пыльной и старой. В другой части дома он обнаружил свечи, коробок спичек и даже небольшой подсвечник. Всё это каким-то чудом уцелело от сырости и тлена… Впрочем, не исключено, что вещи были принесены сюда недавно — специально для бутафорского представления с покойником.

Кем был тот человек и его слуга? Похоже, Энсадум никогда не узнает.

Когда он вернулся в дом, ангел ещё спал. Дожидаясь, пока снег в кружке растает, Энсадум бродил по дому. Жилище оказалось давно заброшенным. Кое-где протекала крыша, перекрытия между вторым и первым этажом сгнили и разваливались прямо на глазах. Как странно, что он не заметил этого в прошлый раз. Возможно, в сумерках всё выглядит иначе?

Несмотря на ветхость лестницы и перекрытий, Энсадум все же рискнул подняться на второй этаж. Только в одной комнате нашлась кровать, куда он и положил крылатого, который все ещё пребывал без чувств.

Перенести ангела оказалось делом несложным. Тело крылатого почти ничего не весило. Энсадум вспомнил, что читал некогда о птицах: кости у них полые. Наверняка и у ангелов было так же.

Практик размышлял об этом, входя в комнату. А затем он увидел широко распахнутые глаза — все белые, как и кожа ангела, отливавшая в свете свечи перламутром. В этот момент Энсадум понял, что на самом деле ангелы и люди не похожи. Не крылья или их отсутствие отличало одних от других, а глаза. Таких глаз Энсадум не видел ни у кого.

Ангел заговорил. Удивительным образом в модуляциях его голоса сочетались удивление и гнев. Как будто в одно предложение или в горстку слов закладывался совершенно различный смысл.

Разумеется, Энсадум не понял ни слова.

Ангел попытался встать. Даже в скудном свете было видно, что дело плохо: обе его ноги были сломаны, как и рука. Всё тело крылатого превратилось в сплошной синяк. В памяти Энсадума всплыл образ мёртвой птицы, которую показывал ему отец. Её крылья и крылья ангела отличались размером, формой и цветом перьев, и всё же между ними было много общего.

Какими огромными они были! Наверняка, если бы ангел развёл крылья в сторону, они заняли бы всю комнату.

Ангел сделал очередную попытку подняться, но не удержался и рухнул на кровать, выбив столб пыли. Энсадум ожидал, что ветхое дерево развалится, однако ложе выстояло.

Когда Энсадум подошёл ближе, необычные белые глаза крылатого были закрыты. Очевидно, ангел лишился чувств. Практик поставил подсвечник с горящей свечой на трюмо, попутно взглянув на себя в зеркало и не узнав этого небритого, грязного и измождённого человека. Затем подошёл к окну и одним движением раздвинул пыльные шторы. В комнату хлынул дневной свет, такой же серый, как и пыль, лежавшая вокруг толстым слоем. Пепельный свет.

Неожиданно в его памяти всплыли слова, которые мать часто повторяла после смерти брата: похититель всего.