Вернувшись домой к обеду в воскресенье, я застал всю семью в сборе: мама, которой я звонил полчаса назад, накрывала на стол, Андрей следил за кастрюлей борща на плите, а Слава, открывший мне дверь, ушел в комнату с ноутбуком, что-то печатая. Оставаться с ним в одном помещении я немного побаивался. Набить мне морду он, ясное дело, не сможет, не тогда, когда наши родители здесь, но и выслушивать от него маты и оскорбления тоже не хотелось.
- Привет, - поздоровался я только потому, что рядом была мама, не знавшая о наших «замечательных» отношениях и уверенная, что мы со Славиком лучшие друзья.
- Привет, - отозвался он, скользнув взглядом по ее фигуре за моим плечом.
Я лишь удивленно поднял брови – неужели он тоже печется о состоянии моей матери? Иначе бы уж точно не здоровался, в этом плане я Мирослава успел изучить досконально.
- Мальчики, еще десять минут, и можно идти к столу! – удовлетворившись нашим обменом любезностями, мама вытерла руки о фартук и прикрыла дверь, возвращаясь на кухню.
Напрягшись в ожидании едких слов в свой адрес, я взялся за переодевание, повернувшись к Мирославу спиной, но тот молчал, только сильнее необходимого стучал по клавиатуре. Это раздражало, но еще больше меня бесило то, что парень все же ничего не говорил. Почему?.. Я на его месте устроил бы тут целый скандал! По крайней мере, прояснил все недоразумения точно, это ведь не пустяк какой-нибудь, а слезоточивый газ в глаза, он мучился больше двух часов с последствиями!
Пальцы методично застегивают пуговицы на теплой байковой рубашке, пока в голове просто кипит вулкан эмоций. Я не понимаю Мирослава, не понимаю его молчания - словно ничего между нами день назад не произошло. Он же не святой, чтобы забыть об этом, но и не дурак ведь!.. Неужели решил подавить мне на совесть, но чего он может добиться, если я с ним живу так уже продолжительное время – в молчании и неприязни? Хочет, чтобы я первый начал извиняться, так не дождется, вины я не чувствую, сам же сказал ему, что не собираюсь разговаривать. Нечего было меня хватать, тогда все случилось бы иначе.
Осознав, что я стою лицом в шкаф уже какое-то время и ничего не делаю, я с силой закрыл дверцу, прищемив край пиджака, и резко развернулся к Славе, который листал какую-то книгу, положив ее рядом с ноутбуком:
- Блять, ну извини!
Парень удивленно поднял голову, и сейчас он уже не выглядел равнодушным, похоже, мне все-таки удалось добиться от него хоть каких-нибудь эмоций. Да уж, если бы передо мной кто-то извинялся в таком ключе, я бы тоже удивился…
- Что?..
- Извини, говорю! – я уже немного притих, под прямым взглядом его глаз стало неловко, и вину я чувствовать все-таки начал. – Случайно получилось… Не хотел я. Не подумал, бля.
Он молчал считанные секунды, но за это время я успел уже триста раз пожалеть о своих словах, вырвавшихся почти невольно. Какого хрена меня дернуло извиняться, он же просто сидел и молчал, точно так же, как и всегда!
Я почти физически чувствовал, как Слава разрывается между длинным и обстоятельным ответом и коротким, но емким посылом. Не знаю, чего мне хотелось больше, но он, наконец, произнес:
- Забей, - и снова уткнулся взглядом в книгу, перелистывая страницу.
Такая реакция меня вполне удовлетворяет. Конечно, совершенно непонятно, почему он не матерится, хотя отлично умеет это делать, но чужая душа потемки, и в сознание Мирослава я соваться не собираюсь. Киваю, направляясь к двери, ведь отведенные нам десять минут уже закончились. Слава продолжает листать книгу, и когда я уже берусь за ручку, произносит, сбивая меня с толку окончательно:
- Я ничего ему не рассказывал.
***
Остаток воскресного дня прошел спокойно и гладко. Мирослав все так же сидел за компьютером, я так понял, что он выполняет задания в университет, мама с Андреем разговаривали на кухне, а я бездумно смотрел телевизор в их комнате. За все это время не было ни единого шанса остаться с отчимом один-на-один, и мое желание поговорить с ним постепенно угасало, скомкивалось, как бумажный лист. К вечеру я уже считал это отвратительной идеей, не знаю, что там у него в голове, и не хочу этого знать.
Я просто решил, что если Андрей вдруг выкинет еще хоть что-нибудь, то я тут же расскажу матери, а дальше уже будь что будет. Я ее сын, и портить мне жизнь она не позволит никому, даже собственному мужу. Жаль только, что она так быстро смогла забыть отца…
Прикрыв глаза, я начал вспоминать папу, то, каким он был. Как учил меня, маленького, кататься на велосипеде, как вытаскивал из бассейна, куда я полез, решив, что уже умею плавать. Как впервые пустил меня одного на карусель, и я кружился, то и дело вылавливая его лицо в толпе других родителей. Мне было пятнадцать, когда он решил, что я уже взрослый, и принялся рассказывать, как правильно пить, чтобы наутро было не так плохо…
Не верю, что он мертв. Он где-то есть, и он тоже помнит обо мне.