Завтра будет поздно

Вечером Владимир Ильич попросил помощи у Ровно. Густав, отыскав в финских газетах объявление театрального парикмахера, позвонил к нему по телефону. Парикмахер заверил, что он может сделать любой парик по заказу, только для этрго нужно прийти лично.

Рано утром Ровио зашел за Владимиром Ильичем и повел его по безлюдным переулкам на Владимирскую улицу.

Парикмахер когда-то работал гримером в Мариинском театре. Он принялся рассказывать, как он «омолаживал» князей «и графов.

— Хотите быть брюнетом, блондином? — неожиданно спросил болтливый мастер.

— Мне нужен парик с сединой, — ответил Владимир Ильич.

Парикмахер был потрясен: до сих пор никто из клиентов не желал стариться.

— Зачем такой парик? Что он изменит? — принялся отговаривать он. — Вам сейчас больше сорока не дашь, а у меня вы будете выглядеть тридцатилетним.

— Сколько времени потребуется на изготовление парика? — спросил Ленин, чтобы прервать поток слов.

— Недели две, не больше.

— Меня такой срок не устраивает. А нет ли у вас готового?

— Боже мой! Да разве у готового парика будет приличный вид? Я ведь волос к волосу укладываю… а цвет подкладки? Мой парик украсит голову. Вы меня благодарить будете…

Владимир Ильич не стал слушать его. Пройдясь вдоль застекленных шкафов, в которых лежали образцы изделий, он остановился у крайнего и, указав на седенький парик, попросил:

— Покажите мне вот этот.

Парикмахер с сокрушенным видом достал парик и отдал его примерить странному покупателю.

Парик оказался подходящим, следовало лишь немного подправить, чтобы он плотней прилегал на висках. Мастер взялся это сделать к вечеру, но очень сожалел, что клиент оказался таким упрямым.

В Выборге Владимир Ильич устроился жить на окраине города у редактора местной социал-демократической газеты Юко Латукки. С помощью журналиста легче было связываться с Петроградом и получать свежие газеты.

Вести не радовали. Посланные в Петроград письма, как передали Владимиру Ильичу, вызвали странные разговоры на заседании Центрального Комитета. Особенно изощрялся Каменев. Он предлагал уничтожить письма о восстании.

— Ленин оторвался от жизни, — убеждал всех Каменев, — прячется в Финляндии и представления не имеет о том, что творится в стране.

Он предложил в протоколе записать:

— «Центральный Комитет, обсудив письма Ленина, отвергает заключающиеся в них практические предложения, призывает все организации следовать указаниям только Центрального Комитета и вновь подтверждает, что Центральный Комитет находит в текущий момент совершенно недопустимыми какие-либо вооруженные выступления».

Это предложение хотя и отклонили, но принятая резолюция мало чем отличалась от него. Решено было обсуждение вопроса на время отложить, членов партии с ленинскими письмами не знакомить, а копии их уничтожить, оставив только по одному экземпляру.

«Да, сидеть в Финляндии больше нельзя, — решил Владимир Ильич, узнав о судьбе писем. — На решающих заседаниях надо присутствовать самому».

Тревогу вызвало и другое. В Петроградском совете после забаллотированного Чхеидзе председательствовал Лев Троцкий. Правда, внешне он вел себя как ярый большевик, но Владимир Ильич не доверял герою звонкой революционной фразы.

За этим необузданным интриганом и фракционером, вносившим в рабочее движение элементы авантюризма, необходимо было следить в оба глаза. Троцкий никогда не признавал партийной дисциплины. Теперь же, находясь на высоком посту, он может так все обострить и запутать, что оттолкнет не только крестьян, которых не считает революционной силой, но и рабочих.

«Скорей, надо скорей перебираться в Питер», — твердил себе Ильич.

ГОЛОДОВКА

Требования заключенных, протесты на воле и тревожная политическая обстановка заставили прокуратуру зашевелиться— предъявить «июльцам» обвинение. Подготовлено оно было наскоро, на основании показаний весьма сомнительных свидетелей. Но другого выхода у Временного правительства не оставалось: надо было хотя бы как-нибудь опорочить большевиков.

Заключенных по нескольку человек вызывали в канцелярию тюрьмы. Кокорев, Лютиков и Шурыгин попали в одну группу с моряками.

Следователь, нацепив на нос пенсне, первым делом ознакомил обвиняемых с постановлением правительства от 6 июля о привлечении к судебной ответственности «всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против власти».

Моряки и путиловцы выслушали его спокойно, только один из них спросил:

— Скажите, пожалуйста, а почему не всех демонстрантов арестовали?. Тюрем не хватило, что ли?

Заметив, что шутки в тюрьме неуместны, следователь насупил брови и монотонным голосом стал зачитывать общую формулу обвинения, а затем показания прапорщика Ермоленко.

— Ложь! Мы не желаем слушать эту гнусную клевету! — возмутились матросы. — Вы, чего доброго, еще измышления Алексинского качнете читать?

— Спокойней, спокойней, господа, — повысил голос следователь. — Вы обязаны выслушать до конца.

Все остальное он читал скороговоркой, словно боясь, что его перебьют и не пожелают больше слушать. Закончив, снял пенсне и спросил:

— Какие у вас есть вопросы, возражения?