Завтра наступит вчера

— Вас жду, — невозмутимо ответила Юля. Присаживайтесь, чайку попьем.

— Не волнуйтесь, девочки, — успокоила их Елизавета Кирилловна, — у нас все приготовлено. Юлечка не одета только, что же в платье-то сидеть — красоту такую мять!

— Юля, — осторожно притронулась к рыжим волосам Лариса, — где тебе прическу такую роскошную сделали?

— Вот еще, — фыркнула та, — стану я этим мымрам голову свою доверять!

— Неужели сама?! — не поверила Лариса.

— А то! — похвасталась невеста. — А фату ты мне наденешь. Ты же — свидетельница, вот и поможешь.

Зеркало отражало прекрасное трио, расцвеченное по бокам красно-зеленым цветом. В середине клубилось белое воздушное облако, сотканное из кружев и цветов. Под легкой, расшитой серебряными бутонами фатой лучились синие глаза, из короны волос темно-медного цвета выбился локон и, восхищенный, застыл на виске, на нежных щеках играли ямочки, свежесть губ подчеркивал влажный блеск светлой помады, на шее загадочно мерцали жемчужины старинного ожерелья.

— Юлька, — ахнул красно-зеленый дуэт, — какая ты красавица!

— Принцесса моя, солнышко, детонька родная, будь счастлива! — Елизавета Кирилловна поцеловала склонившуюся к ней Юлю. — Как ты похожа на свою маму!

— Не плачь, бабуля, все будет хорошо! Я буду к тебе приезжать каждый год.

Цветной дуэт дружно запрокинул головы — не дай бог тушь потечет, не успеешь ведь перекрасить ресницы.

— Ну что, девочки, я была права? Ведь говорила вам, что времени еще полно! Что будем делать? Юра с Антоном должны подъехать только через пятнадцать минут.

— Может, по сигаретке? На дорожку, — неуверенно предложила Васса.

— Девочки, да разве ж можно невесте дымить?! — ужаснулась бабушка.

— Не волнуйтесь, Елизавета Кирилловна, — успокоила ее Лариса, — Василек мне предлагает. Конечно, разве можно такую красоту окуривать? Юль, мы оставим вас на минутку, хорошо?

И тут где-то закричали. Раздался пронзительный визг тормозов и страшный грохот. Юля бросилась к окну. Боже мой, что там?!

Прямо перед ее домом застыли новенькие темно — вишневые «Жигули», украшенные свадебными лентами и забавной куклой на капоте. Бетонный столб вошел в капот машины, превратив его левую половину в месиво. На груде искореженного металла веселилась нетронутая пластмассовая кокетка в белом платьице и широкополой шляпке. А у бордюра, на противоположной стороне улицы стоял мальчик и прижимал к груди круглый, яркий, красно-синий мяч.

У Юли потемнело в глазах, и она медленно, цепляясь за подоконник, опустилась на пол. Белая кружевная пена осела, как пенка на остывшем молоке.

Глава 23

Слезы были такими крупными — крупнее глаз. Серые глаза, не вмещавшие соленые капли, отпускали их на волю. Глупые капли, словно крестьяне в Юрьев день, бежали из-под надежной защиты густых ресниц вниз, по щекам, подталкивали одна другую и падали на грудь, на бледную мужскую руку. Васса едва сдерживалась, чтобы не завыть — деревенской бабой — в полный голос. Все события последних дней, угрожающе скучковавшись, рвали ее сейчас изнутри и требовали выхода. Сияющие Юлькины глаза и дикий крик на улице, приступы непонятной боли, заброшенный Бат, перенапряжение на работе, сумасшедшая двухнедельная гонка по кругу «дом — работа — «Икар» — больница — дом» — все это яростным потоком изливалось сейчас на руку Сергея. Уже не стыдясь, она хлюпала красным носом, сморкалась в мокрый платок и никак не могла обуздать свой унизительный рев.

— Прости меня, пожалуйста, — шептала, смахивая бегущие слезы. — Я не знаю, что со мной, не помню, когда плакала. Но она была такая красивая, такая счастливая… За что ей это? Она никому не причиняла зла. За что она так наказана?! — Соленый поток усилился.

— Василиса, пойдем на лестницу, перекурим, — предложил Сергей. — Там сейчас никого.

— Тебе же нельзя, — испугалась она. — А меня выгонят с позором!

— Никто тебя не выгонит. А я уже курил, перед твоим приходом. И ничего — жив, как видишь. Пошли!

На лестничной клетке действительно было пусто. Вернее, почти пусто. В углу, воровато озираясь, дымил какой-то замухрышка в больничном халате.

— Привет, Серега! Здрасьте! — кивнул он Вассе и спросил: — Слушай, не знаешь, сегодня Михалыч дежурит?

— Нет, не он.

— Уф, слава Богу, — выдохнул замухрышка, — хоть оттянусь дымком спокойненько! Все, ребята, извините, больше не вмешиваюсь. — И отвернулся к стенке с подчеркнуто-равнодушным видом.

Васса достала из сумки «Космос».

— А меня не угостишь?

— Сереж, тебе бы не стоило курить.

— Василиса, не занудничай. Не уподобляйся нашему Михалычу, которого все отделение как огня боится.

— Молодец! Значит, врач хороший, — авторитетно заявила зануда, высмаркивая в платок остатки горестей. — А ты — профессор медицины, а ведешь себя глупо, как мальчишка. Тебе нельзя, а ты куришь.

— Василиса, профессор тем и отличается, что точно знает, когда можно уступить желанию, не причиняя вреда организму.

Довод выглядел неубедительно, но Васса протянула пачку — уважение к профессионализму пересилило разум. Они дружно вдохнули-выдохнули, помолчали. Васса еще повсхлипывала, на через пару затяжек успокоилась.