Завтра наступит вчера

Она молча повернулась и поплелась вон из кабинета. Идиотские ответственность и исполнительность! Ведь знала же, что можно сослаться на занятость у Федяева и отказаться. Никуда бы не делись, другого(-ую) бы нашли. Так нет же: если партия скажет «надо» — комсомол ответит «есть». Тьфу! От досады она чуть не заплакала. Сегодня же у нее свидание! А как предупредить? Ведь даже рабочего телефона нет. Решит, что она вертихвостка какая: хвостом покрутила и сбежала. На доступном языке — продинамила. Каюк иминкри![9] Мелькнула мысль: позвонить Марье Афанасьевне. Однако спасительная ниточка была тут же оторвана. Нет, не стоит. Отчего-то не хотелось признаваться старушке, что встречается с ее внуком. «Ладно, — вздохнула Юля, — будь что будет».

«Тук-тук, тук-тук», — стучали колеса в унисон с сердцем. Она вертелась на верхней полке, с ужасом представляя, как ждет ее Юрий, как нетерпеливо (или спокойно) поглядывает на часы, какие призывные взгляды бросают на него пробегающие мимо девицы. «Нет, так нельзя! Я не засну, а завтра суматошный рабочий день. Бог его знает, какая там обстановка и чем придется заниматься». Она вышла покурить.

— Девушка, можно составить вам компанию?

В хвост попытался пристроиться игривый командировочный в спортивном костюме, но Юля так презрительно фыркнула и так злобно зыркнула, что парень поспешил ретироваться, ехидно посоветовав попить валерианочку, а еще лучше — элениум. В тамбуре, покуривая сигарету и предаваясь мрачным мыслям, она всплакнула. Пришла к выводу, что Юрий теперь убедится: она хитрая, ловкая обманщица, хуже того — лживая стерва. И, конечно же, поставит на ней крест, справедливо рассудив, что расставаться лучше сразу, на берегу. И уйдет. Просто так. А у нее в жизни останется одна пустота, и ничего хорошего ее не ждет. Никогда. Все кончено. Да здравствует свобода. Пропади она пропадом! Юля выкурила три сигареты и побрела в купе. На верхней полке к мукам несостоявшейся любви добавились еще и муки совести: вспомнила, что за все эти дни ни разу не позвонила ни Лариске, ни Вассе. Ругая себя последними словами и кляня, Батманова устроилась на узкой полке, как курица на насесте, покряхтела, повздыхала и наконец заснула.

Командировка пролетела, как один день. И проползла, как целый год. Дни были наполнены суетой: выбор натуры, организация массовок, встречи с актерами и еще масса разных непредвиденных дел, какие возникают в экспедициях. А ночи заполнял Юрий — его чернью глаза и нежные губы. Из ночей он прорывался и в дни: стоял, насмешливо сверкая своими антрацитами, рядом с актерами, вместе с осветителем устанавливал свет на площадке, с режиссером — зычно подавал в мегафон команды. Отделаться от него не удавалось никак, и, вконец обессилевшая, через две недели Юля передала эстафету выздоровевшей Чугуновой и отправилась в Москву.

Столица встретила ее хмуро и неприветливо — снегом и слякотью. Еле волоча ноги от усталости и недосыпа, она, медленно преодолевая ступени, брела к себе, на пятый этаж «хрущевки», где жила в квартире номер двадцать со своей семьей — Максом и Марой. В старой пятиэтажке лифта не было, и до последнего этажа добираться сегодня пешком оказалось особенно трудно. Опустив голову и опираясь, как старушка, левой рукой о перила, она дотащилась до последнего пролета между четвертым и пятым этажами. Проползла еще десять ступеней. Достала ключ, собираясь открыть дверь, и поправила сползающий с плеча ремешок сумки. Подняла глаза. Правый угол верхней площадки, у двери с цифрой «двадцать», белевшей на черном дерматине, был завален букетами: совсем свежими, подвившими и засохшими. Их было ровно четырнадцать.

Храбрая, задиристая, независимая Юлька опустилась на грязную ступеньку и заплакала. Сладостно и горько.

Глава 8

19 октября, 1982 год

Две капризные дамы — полосатая жизнь и непредсказуемая фортуна, дружно взявшись за ручки, образовали сладкоголосый дуэт, певший ей песни. Дифирамбы. Романсы. Сверкая щедрыми улыбками, славненький дуэт швырялся горстями сюрпризов, забрасывая ими обалдевшую от Божьих милостей Вассу.

Сюрприз первый. После долгих мытарств и бега с препятствиями удалось получить свой выигрыш: роскошные новенькие «Жигули», пятую модель яркого красного цвета. При первом же знакомстве вредный Влад обозвал машину «большевистским приветом»: он ненавидел красный цвет.

— Дареному коню в зубы не глядят! — отпарировала Васса, обидевшись за свое лотерейное счастье.

— Не дареному, Васька, а оплаченному. Ты отдала за этого «коня» свои кровные, честно заработанные тридцать копеек, — невозмутимо возразил неблагодарный муж.