Завтра наступит вчера

В общем, когда взмокшая истерзанная Юля вырисовалась у входа в телецентр, было восемь часов. «Уехал, — решила она, озираясь в поисках темно-вишневых «Жигулей», — конечно, час прошел. Кто же будет ждать?!» Чьи-то холодные пальцы легли ей на глаза. И сразу стало тепло, спокойно и уютно. И в этом тепле растаяли и заполошный Федяев, и болезный Ермолов, и сорванная съемка — и весь этот сумбурный, нескладный, сумасшедший день.

— Юрка, — выдохнула она, — ты не уехал!

— Мысль, конечно, интересная, — улыбнулся он. — Жаль, я до нее не додумался. Но если ты будешь так нахально опаздывать…

Закончить фразу помешали тубы, к которым прикоснулся говорящий — очень осторожно, словно не веря, что они реальны. «Господи, ну что ж он такой нежный! — Юля чуть не заплакала. — Это же ненормально, аномалия какая-то, это…» Додумать не удалось, мысли растворились в горячем тумане, а сама она сделалась как кисель, вот-вот растечется и выплывет из этих сильных и бережных рук прямо на асфальт… В чувство ее привело чье-то громкое нахальное покашливание. «Господи, да что же это я делаю?! Совсем с ума сошла — целуюсь у входа на работу!» Она оторвалась от медовых губ. Так и есть — впереди маячила знакомая спина, удаляясь с подчеркнуто равнодушным видом. Костька Ленточкин! Теперь проходу не даст своими улыбочками и намеками. Да пошел он к черту! Она взрослая молодая женщина и вольна целоваться где угодно, было бы желание.

— Ну что, поехали? — весело заискрились черные антрациты.

— А помчаться слабо? — залихватски перепасовала вопрос «взрослая женщина» и уже привычно плюхнулась на переднее сиденье. Известное дело, к хорошему привыкаешь быстро. Знакомые запахи салона, знакомый голос Челентано, знакомое плечо — да за что же такое счастье?

— Юль, а ты опять не спрашиваешь, куда мы едем.

— Юр, чтобы пресечь подобные нелепые вопросы в будущем, я совершенно официально заявляю: мне все равно!

— Неужели все равно?

— Абсолютно! Совсем! Напрочь! Совершенно!

— Замечательно! Но, честно говоря, очень надеюсь, что тебе будет не все равно, когда узнаешь цель поездки. Мы едем к бабушке.

— Какой? — растерялась Юля.

Он весело рассмеялся.

— Если хочешь уточнения — к моей. И твоей приятельнице.

Юлька ахнула: какая же она свинья! Как она могла забыть про Марью Афанасьевну? Милый, древний, манерный божий одуванчик! Посланницу богов! Стыд сменился страхом. «Господи ты Боже мой, как я покажусь ей на глаза? Она же все сразу поймет! Она с лету просечет, что я по уши влюбилась в ее внука. А вдруг она заподозрит меня в корысти: дескать, выгодный жених и все такое?» — Юля непроизвольно вжалась в спинку сиденья.

— Эй, — мягко окликнул ее Юра, — что с тобой, Рыжик?

— Я боюсь, — честно призналась она.

— Да ты что?! Ты же ей очень нравишься, она так ждала твоего звонка! Бабушка мне все уши прожужжала: пропала Юлечка, где эта милая деточка, пожалуйста, Юрик, приведи ее ко мне.

— А почему Марья Афанасьевна тебя спрашивала обо мне? Она знает, что мы виделись? Ты ей рассказывал? («Тьфу ты, черт, возьми себя в руки! Что это вдруг голос так противно запищал?»)

— А ей и рассказывать ничего не надо. Помнишь ее слова, что она ведьма? Бабушка и сама обо всем догадывается.

Машина въехала во двор и остановилась у подъезда кирпичного шестиэтажного дома сталинской постройки. Юля вспомнила и этот двор, и этот подъезд, и то, с каким аппетитом уплетала она тогда эклеры. Боже мой, как давно это было! И как недавно.

— Ну что, трусишка, выходишь из машины?

— С чего ты взял, что я боюсь? — Она с независимым видом открыла дверцу, слегка подзабыв, что пару минут назад сама же и призналась в этом. — Мне просто очень жаль, что сейчас поздно и я не могу купить ей цветы.

— Ничего страшного, ты сама как цветок! — пошутил Юрий.

Лифт содрогнулся и остановился на четвертом этаже, Юра открыл железную дверь, и на пороге, в дверном проеме она увидела Марью Афанасьевну в пуховом платке, накинутом на худенькие плечи.

— Юлечка, деточка, куда же ты пропала, милая!

Глаза старушки светились неподдельной радостью. И вмиг исчезли все страхи и дурные опасения. У Юли подозрительно защипало в носу.

— Добрый вечер, Марья Афанасьевна! Я в командировке была две недели. Приехала буквально пару дней назад. Дел на работе много, замоталась, забыла позвонить. Извините меня.

«А разве я должна была звонить? С какой стати вдруг оправдываюсь?» Эта промелькнувшая мысль была, как видно, последним бастионом Юлиной неприступности, павшим под натиском чужой радости, окутавшей девушку, словно бабушкино пуховое одеяло в детстве. Ей стало так легко, весело и беззаботно, что захотелось оббежать вприпрыжку эту большую трехкомнатную квартиру, подхватить милый одуванчик и закружить его на толстом, чуть выцветшем ковре, поцеловать наконец самой сверкающие антрациты и взъерошить светлые волосы — в общем, ее охватил безумный восторг. Юля скромно присела на краешек стула и вежливо спросила:

— Как вы себя чувствуете, Марья Афанасьевна? Мария Афанасьевна и Юра весело рассмеялись.