– Да, переворачивать доску после каждой выигранной партии. Он настолько привык это делать, что это стало его отличительной чертой. Он стал переворачивать теперь уже все доски, вне зависимости от того, были они похожи на его собственную или нет. Его странная особенность и постоянные выигрыши снискали ему славу, и теперь уже игроки сами искали встречи с чудаковатым американцем, переворачивающим доску после каждой сыгранной партии. Конечно, они не знали причины этой странной привычки, ими двигал азарт, чего не скажешь о Джиме, которым руководил холодный расчет. Из года в год он играл все лучше, оттачивая свое мастерство, превращаясь в филигранного игрока, а в конечном итоге, в чемпиона. Но, мне кажется, он так и не оценил, что, сам того не ожидая, превратился в величайшего игрока. Взгляни, партия окончена, – воскликнул Аравинда.
– Неужели он…? – спросил было я. Да, я угадал. Защелкали фотоаппараты, и противники встали, пожав друг другу руки. На почти свободной доске одиноко стояли фигуры, которые Джим аккуратно убрал, а затем перевернул доску, бросив быстрый, ничего не ожидающий взгляд на заднюю ее часть.
– Теперь он делает так всегда. Организаторы чемпионатов просят его подождать, чтобы фотографы запечатлели финальное расположение фигур, но привычка, сам понимаешь…
Раздались аплодисменты, игра была окончена, Джим снова одержал победу.
– Но сколько он будет искать свою доску, и неужели никто, зная эту историю, не помог ему с поисками?
– Индия, как ты уже сказал, – огромная страна, и в ней бесследно исчезали вещи гораздо важнее какой-то шахматной доски.
Мы вышли на улицу и на прощанье пожали друг другу руки. Я был благодарен Аравинде за этот вечер и за историю о человеке, который обрел свое мастерство таким любопытным образом, словно получив его взамен чего-то ценного, с чем пришлось попрощаться. Сумел ли он оценить свой дар? Я не мог знать этого. Все это приключение виделось мне лишь прихотью Вселенной, которая просто не знала иной возможности обнаружить гения в случайном пассажире автобуса, мчавшегося в далекие края. Не послала ли она этого негодяя, едва не лишившего жизни другого человека, только лишь затем, чтобы на небосводе талантов зажглась еще одна звезда?
Так размышлял я, когда брел обратно в отель по густым от смога улочкам гигантского муравейника. Мимо меня проплывали витрины магазинов, застекленные, зарешеченные. Одна из лавочек занималась, судя по всему, продажей бывших в употреблении вещей. Я почти прошел мимо нее, но внезапно остановился, привлеченный одним предметом. Это была старенькая и облупившаяся шахматная доска, выставленная в темной витрине. Ее окружали и другие вещи, но я не видел ничего вокруг. Я, человек, за всю свою жизнь не посмотревший ни одного шахматного турнира, не сыгравший ни в одну шахматную партию, не мог объяснить свой неожиданный интерес ничем, кроме недавно услышанной удивительной историей. Я почувствовал, как руки мои зачесались, так нестерпимо было желание зайти внутрь и перевернуть эту видавшую виды старушку. Сколько партий было на ней сыграно, кого сделала она победителем, а кого – проигравшим? Не ее ли много лет тщетно разыскивает знаменитый американский гроссмейтер? Я топтался на месте, снедаемый нетерпением. Но время было позднее, и магазин был давно закрыт. Я посмотрел на табличку, на ней было указало время открытия: 10 утра. Мне ничего не оставалось, как отправиться восвояси к себе в отель и попытаться там уснуть. С утра нужно быть в аэропорту, и я не хотел опоздать. Лежа в номере, я закрыл глаза и попытался погрузиться в сон, но он не шел ко мне. Мне показалось, что я услышал какой-то голос. Словно кто-то или что-то звало меня тихим, осторожным шепотом. Тогда я поднялся и, подойдя к столу, достал из сумки билет на завтрашний рейс. Я смотрел на него около минуты, а затем методично разорвал на части, отправив остатки в мусорную корзину. После этого я вернулся в свою постель и крепко спал до самого утра.
Малыш
Я рос во дворе обычной пятиэтажки. Мое детство было столь же безоблачно, как небо над головой любого подростка из СССР. Мы играли в казаки-разбойники, войнушки и всякие другие игры, но больше всего я любил проводить время с Малышом – дворовым псом, умнее которого мне не доводилось больше встречать. Он жил у входа в мой подъезд, в небольшом бетонном закутке и Малышом по сути никогда не был. Это был крупный пушистый белый пес, с хвостом, загнутым баранкой. Он спал на плетеной подстилке, которую я уволок из папиного гаража, чтобы Малышу было мягче лежать, а днем сторожил наш общий двор от незваных гостей. Зимой он часто ночевал в подъезде, но поутру непременно выбегал на свежий снег и валялся в нем до одури, разевая счастливую пасть.