Вторая женщина, послушав все это, энтузиазма не поддержала. Она относила себя к противоположному лагерю, тому, что виляет хвостом и слюнявит все вокруг. Поправив цветастый пеньюар, она глубоко и понимающе вздохнула, и на лице ее возникла снисходительная улыбка, мол, что ваши кошки, вот собаки-то, вот настоящие правители в семье. Собаку ее звали Дусей, сокращенно от Дульсинеи, и всё в этом породистом пушистом комке было до того прелестно, что не могли домочадцы на нее надышаться. Дусе позволялось все – спать, где она пожелает, играть и грызть косточку в любом месте, хоть даже на ковре, хоть на кровати – все сходило этому избалованному созданию с рук. Лишь одно не дозволялось ей, и запрет этот происходил не из прихоти, а из заботы и любви. Больше всего на свете любила Дуся покушать. Ей было совершенно не важно, насколько вредна человеческая пища для нежных, породистых желудков. Как только семья садилась за стол, она была тут как тут и ходила кругами, поскуливая от отчаянья и обиды. Бывало, ей перепадал кусочек-другой, но Дусе все было мало, казалось, собака эта была бездонной бочкой, которая могла проглотить все, что ей давали, и при этом все равно остаться голодной.
Дусю пробовали закрывать на время обеда, чтобы зря не нервировать, садились кушать лишь после того, как кормили животное досыта, клали порции больше, чем было положено, – все бесполезно. Голодные глаза не прекращали буравить каждого, кто осмеливался жевать в ее присутствии. Спрашивали ветеринара, сказал, что так и нужно себя с животным вести, или же гонять глистов, если дело не изменится. Узнавали у знакомых, те пожимали плечами – с их-то собаками все было прекрасно! Наконец, одна подруга посоветовала простой рецепт: «А вы положите ей еды, – сказала она. – Все, что она любит больше всего, и пусть она съест столько, сколько ей хочется». На резонный вопрос, не опасно ли это, подруга рассмеялась и сказала, что собака никогда не съест больше, чем позволит организм, а такая процедура полезна тем, что научит ее дисциплине. Она, наконец, поймет, как неприятно переедание. «Ну вырвет ее разочек, зато потом будет кушать сколько положено».
Тут вдруг рассказчицу отвлекла мастер – нужно было смывать краску и делать укладку. Когда она вернулась в кресло, видно было, что мысли ее переключились на иной лад, но рассказ был не закончен, и соседка, все это время ожидавшая его окончания, как, впрочем, и все, кто находился в салоне, спросила с нетерпением:
– Ну и как?
– Что, как? – переспросила женщина, не вполне припоминая свой прерванный монолог.
– Получилось у вас так сделать? Перестала собака клянчить еду?
– А, да нет! Не получилось, – рассеяно бросила она, – переела она тогда, и приступ панкреатита случился. Померла наша Дуся.
– В салоне повисла тишина, которую женщина приняла на свой счет. Ведь цвет на ее голове получился просто отменным, таким, как она и хотела.
51,75
На Хусавик опускалась ночь, и усталые рыбаки с облегчением бросали свои грузные, пропитанные солью тела на крепкие лавки, что стояли в баре, в трехстах метрах от главного причала.
За темным от пролитого пива деревянным столом сидели трое мужчин.
– Эй, Йон, слыхал, газетчики в город слетаются, – громкий голос принадлежал Йохану, старому рыбаку.
– Что им надо? – отозвался Йон, не отрывая взгляда от пыльного экрана телевизора, пришпиленного к стене над барной стойкой.
– Говорят, тут объявился 52-герцевый кит.
– Мм? – Йон отвлекся от экрана. Его голубые глаза теперь внимательно изучали собеседника.
– Его засекли в наших водах, и теперь сюда едут ученые, журналисты и Бог знает кто еще. Так что ты, изучая их, можно сказать, в воду глядел, – он хохотнул.
– Не их, а его. Я засек только одного кита.
– Может статься, что это – тот самый. Станешь знаменитым, когда журналюги к тебе приедут за расспросами. Только не забудь их предупредить, что ты волк-одиночка и не любишь, когда тебя сильно достают.
– Что плохого в одиночестве? С населением в одну тысячу жителей – это самое обычное дело.
– Думаю, что теперь это количество будет лишь увеличиваться. Я вчера заходил к Маргрет, она сказала, что туристы за один день раскупили весь ее запас газировки. Такой счастливой я ее давненько не видел! И вообще, разве я сказал, что одиночество – это плохо? Все в порядке, пока ты не забываешь угощать своих друзей. Эй, Олаф, налей-ка нам всем еще под одной, у Йона сегодня шикарный улов, он должен нам по стакану!
– Так что с этим китом, Йохан? – вступил в разговор Магнус.
– Дело такое, что этот хитрец на такой высокой частоте волны посылает, что ни один другой кит его услышать не может, – смакуя пиво и всеобщее внимание, Йохан растягивал каждое слово. – Никто больше на такой частоте не поет, кроме него. Вот он и скитается по океану, как проклятый, только и знает, что своих ищет и зовет, только не слышат они. За то и прозвали его «Самым одиноким китом на планете». Он вроде как иностранец, который один на всем свете свой язык знает. И в какую бы страну ни приехал и с кем бы ни заговорил, никто его понять не сможет.