Как я любил сигареты! Я бы не соврал, если бы сказал, что просыпался ради того, чтобы с остервенением курить весь день, и, ложась вечером, улыбался, уже предвкушая утреннюю чашку кофе с заветной отравой. Мне было плевать на опасности, о которых меня предупреждали родственники, друзья и Минздрав. Никто и ничто не могло меня заставить отказаться от этой пагубной привычки. Ничто, кроме одного случая.
Я немного приболел, и знакомый врач позвала меня в больницу прокапаться витаминами. Дело было пустяковое, и я, завершив процедуры, хотел уйти домой, но докторша, моя давняя и хорошая подруга, взмолилась, чтобы я остался на ночь. «У нас главврач по головам считает, а я тебя уже оформила. Полежи одну ночь, завтра откапаем, и пойдешь домой». Я согласился, не желая ее подводить.
Меня определили в общую палату, где уже лежали двое мужчин. У одного было ножевое ранение в плечо, а у другого отсутствовали ноги. Запах в палате стоял тошнотворный, то ли дело было в лекарствах, то ли в немытых телах и ранах, как бы то ни было, я лег в постель, уже жалея, что остался. У меня было ощущение, что, переступив порог этого места, я и сам тяжело заболел. Я до скрежета в зубах хотел курить. Но делать было нечего, и я стал знакомиться.
Валентин, мужчина без ног, был, на удивление, бодр. Для человека, потерявшего обе конечности, он казался слишком разговорчивым, но что я мог знать о послеоперационной эйфории! Возможно, пройдет неделя, и человека этого накроет тяжелейшая депрессия. Сейчас же это был вполне обычный пенсионер, покорно подставляющий свою руку под капельницы и терпеливо сносящий мучительные перевязки.
Разговор, как всегда в больницах, зашел о болезнях. Я рассказал о себе, испытывая стыд: мои мелкие проблемы со здоровьем не шли ни в какое сравнение с травмами остальных. Когда дошла очередь до Валентина, я ожидал услышать историю о запущенном сахарном диабете, ведь травма была типичной. Но этой болезни у него не оказалось. Валентин был курильщиком.
Конечно, я знал о том, что курение плохо влияет на сосуды, но одно дело слышать о далеких от меня осложнениях, и совсем другое – воочию лицезреть то, что осталось от когда-то здоровых конечностей. Сам будучи заядлым курильщиком, я не желал верить своим ушам, но правда была беспощадна – курение год за годом отбирало у Валентина ноги. Сначала из-за нарушения циркуляции крови холодели ступни, затем стали отмирать здоровые ткани, и развился некроз. Валентин никогда не связывал симптомы со своей привычкой, пока, наконец, не стало слишком поздно. Признаюсь честно, рассказ меня настолько потряс, что я вышел на улицу и выкурил три сигареты подряд.
На следующее утро я выписался и вышел из больницы с абсолютной уверенностью, что не закурю больше никогда. Помню, как светило яркое весеннее солнце, стояла прекрасная погода. Я шагал и, глядя на свои ноги, благодарил Бога за то, что они у меня были. Я гнал от себя виденное и слышанное в больничной палате и в самом грубом, эгоистичном порыве использовал свои здоровые ступни, восторгаясь тем, что был способен это делать. Я едва сдерживался, чтобы не побежать, так было велико осознание того, что я молод, здоров, и что у меня есть ноги. О, как же я любил в тот момент свои ноги!
И все же, как же я любил сигареты!
Разговор с монахом
Монах сидел в позе лотоса много недель подряд. Я видел его каждое утро, когда шел на завтрак, я смотрел на него, когда возвращался с прогулки по мангровым джунглям, я лицезрел его несгибаемую спину, когда лучи закатного солнца касались его одежд. Мне очень хотелось подойти к нему, но его закрытые глаза всегда останавливали меня. Но однажды я шел мимо и увидел, что они были открыты. Тогда я подошел к нему и спросил:
– Зачем ты сидишь здесь?
Он посмотрел на меня, и в его глазах заплясали чертики.
– А зачем ты сидишь здесь? – спросил он в ответ.
– Я пришел к тебе, – сказал я.
– И я пришел ко мне, – его глаза улыбались.
– Но тебе это не нужно! Ты всегда есть в себе.
– Не всегда. Чтобы быть в себе, нужна тишина.
– Но здесь шумно! Вокруг бродят туристы и слышны звуки машин, здесь вовсе не тихо.
– Что-что? – переспросил он, словно дразня меня. Он был шутником, этот монах.
– Зачем тебе нужно прийти к себе?
– Чтобы узнать себя.
– Для чего?
– Тот, кто узнал свою природу, может ее обуздать.
– В чем заключается это умение?
– В том, чтобы сломить свое тело, свой дух.
– Что ты для этого делаешь?
– Я бью тело, чтобы оно перестало болеть, и вытряхиваю мысли, как грязь из ковра, чтобы они перестали плохо пахнуть.
– Но для чего?
– Чтобы стать всем.
– Что такое – стать всем?
– Стать всем – это почувствовать боль дерева, которое рубят, это удариться волной о скалы и разбиться вдребезги на сотни тысяч слез, это бежать от кота и прятаться в нору, трясясь от страха, это подойти и спросить у монаха, зачем он здесь сидит.
– Стать всем, чтобы понимать каждого? Мне это знакомо, это называется эмпатия.
– Называй это как тебе хочется.
– Но когда ты станешь всем, кто же станет тобой?
– Не будет меня. И не будет никого, кто мог бы стать мной.