Завтра. Сборник коротких рассказов

Не вздумай влюбиться в чужую добродетель. Распознав, ты видишь ее как в зеркале, но она твоя, а не чужая. Что породило ту, чужую, ты знать не можешь. И в том, кто в сдержанности своей не беспокоит тебя вопросами и не говорит лишнего, не разглядывай скромность и не рукоплещи ей. То, может быть, самонадеянность и превосходство, а не желание сгодиться каждому. Упрощай.

Солдат уходит на войну и, возвратившись, похваляется, сколько голов ему удалось срубить и сколько жизней отнять у врага. Но по чужому велению стал один врагом другому. А до того каждый из них был человеком, а не убийцей. Биться за чужую ненависть – удел остервенелых. Только глупые собаки бросаются без команды, но по команде – глупейшие. Упрощай.

Легко погрязнуть в междоусобных склоках, когда правители сошлись в схватке не на честь, а на громкость. Оглохнешь ты от звука рвущихся снарядов и ослепнешь от пепла, пытаясь разобраться, из-за чего сыр-бор. И их погоны и медали пусть не застят твои глаза: за ними всё те же двое школьников, подравшихся из-за сладкой булки. Упрощай.

Когда приходишь ты на стройку, ты не разглядываешь каждый гвоздь и каждую доску. Ты смотришь в целом и знаешь, что стоит за этим нагромождением. «Здесь будет дом», – говоришь ты. И в этом кроется упрощение – суть любого происшествия, любого сосуществования. Не гляди на детали, срывай их и бросай прочь, гляди глубже, на дно, что там виднеется? Под сотней юбок – все те же ноги, под горой мускулов – все то же сердце.

Я спросил одного еврея: «Как мне продать эту воду? Она в такой же бутылке, как и сотни других. Я мог бы сказать, что она вкуснее и полезнее другой воды, но это будет ложью, ведь она – не лучше и не хуже остальной воды. Я сломал голову, обдумывая ее особенности и отличия. Этой воде нужна цена и нужна этикетка. Скажи, какие слова мне написать на ней?» «Ты хочешь пить», – ответил он.

Упрощай, мой друг. Всегда упрощай.

Фотография

Фотография висела на стене длинного коридора, где в двух маленьких, по-английски плохо отапливаемых, квартирах жила я и старик, имя которого я не знала. Я въехала в этот дом недавно и еще не успела познакомиться со своим соседом. Мы пересекались несколько раз, но впечатление, которое я успела сложить о нем, сводилось к тому, что мой пожилой сосед обладал громким голосом и трезвым никогда не бывал.

У него было большое красное лицо, и он хранил в коридоре батарею пустых бутылок, вдоль которых я проходила каждое утро, когда покидала дом, и вечером, когда возвращалась. Судя по этикеткам и форме, сосед мой не пил ничего, кроме вина, отдавая предпочтение бутылкам с отвинчиваемой крышкой, из чего можно было сделать вывод, что мужчина был либо человеком нетерпеливым, либо не имел дома штопора. Но, видя его любовь к виноградному напитку, вторая догадка могла быть смело отметена.

Этим днем, вернувшись с собеседования по поводу новой работы, я вбежала в коридор, скрываясь от проливного дождя, который тарабанил снаружи, и отряхнулась, словно мокрая собака. Зонт оказался бесполезным: кроме дождя на улице бушевал северный ветер, и из-за него я промокла насквозь. В ботинках моих хлюпало, и я, продрогшая и раздраженная, спешила к себе в квартиру, чтобы переодеться в теплые, пушистые тапочки и сухую одежду. Я поставила зонт в угол, чтобы вода с него стекла на коричневый и жесткий, как прошлогодняя солома, ковер, и услышала, как в двери квартиры моего соседа защелкали замки. Я ускорила шаг, но было поздно – дверь распахнулась, и он, по-видимому, услышав, что я возвратилась, поймал меня на полпути в спасительную обитель моей квартиры.

Пожилой мужчина оглядел меня и присвистнул. Я думала, что он, как все англичане, пройдется по дождю и местной погоде и поймет, что мне было пора – действительно пора – бежать греться, принимать душ и вытираться насухо, ведь вода с меня лилась, стекая в лужу у моих ног, а остатки её – в ботинки. Но мой сосед был настроен на беседу и, судя по его позе (а стоял он, перегородив мне путь), она не обещала быстро окончиться.

– Я любил только одного человека в своей жизни, – сказал он и выразительно посмотрел на меня. «О, нет, – подумала я, – только не это! Если он сейчас начнет вспоминать свою молодость, на это уйдут часы!» А я уже начинала дрожать от холода, ведь в коридоре не было даже батареи. Но я была вежлива и потому просто кивнула.

–…и этот человек – не моя жена, – произнес он, глядя куда-то за мою спину.

Хорошо, хорошо, у тебя была любовница, а, может, и все три, потому что жена твоя была холодной, черствой женщиной, с укоризненной морщиной между бровей, и ты чувствовал угрызения совести только когда к вам приходили гости. Ведь тогда твоя благоверная хлопала тебя по полному плечу и заявляла во всеуслышание, какой хороший и послушный у нее муженек. Слыхала я такие истории, и, ей Богу, не было у меня желания слушать еще одну.

–…и этот человек – не женщина, – завершил он и уставился на меня.

Ого, это что-то новенькое! Я мигом забыла о своих промокших ботинках и стала слушать.