Завтра. Сборник коротких рассказов

А черный ход овощного магазина, возле кочегарки… Ты помнишь занозы от ящиков? Деревянных, неотесанных ящиков, которые нам удавалось стащить. Если нам везло, то это был новый, из светлого дерева, чистенький, за такой можно было с кем-нибудь и подраться. Но за такими был глаз да глаз, и мы довольствовались темными, кисло-пахнущими, старыми. И тащили их в шалаш, который мастерили в парке, под старой липой, в котором поутру находили пустые бутыльки тройного и пустые пачки Примы. Днем это был наш дом, а ночью – кого-то другого.

Помнишь зиму и нашу горку? Нашу-нашу, и пусть не говорят, что она была общая. Это мы с тобой бегали домой, потея под жаркими куртками, и таскали тару с водой для заливки. Это нас лупила мама за лужи на полу, за сломанные и забытые ведра, это мы сторожили горку, чтобы по ней не проехала ни одна машина и не прошла ни одна нога. Это мы кричали: «Дяденька, дяденька, не идите туда, мы горку готовим!». И дяденька кивал и шел другой дорогой.

А лето? Ты помнишь запах сирени, щекочущий ноздри, и цветную беседку, где девчонки звали играть в колечко, а нам было некогда, нас ждали великие дела на грушевом дереве, откуда мы стряхивали недозревшие плоды, от которых по три дня болел живот? Ничего нас не брало: ни простуда, ни колики, ни аппендицит, – все нам было нипочем. Каждый день длился неделю, а в нем было столько всего! Можно было успеть притащить продукты с рынка, потом побегать в казаки-разбойники, пообедать пюре с котлетой, построить из дощечек самолет, запустить его ввысь, получить нагоняй от бабушек у подъезда за разбитое окно, закопать свой клад, откопать чужой, поиграть в испорченный телефон с девчонками, потом обсмеять их и помчаться на стройку, упасть там с какой-нибудь насыпи, расцарапать ноги и лицо и проходить так до самого вечера, чтобы все заметили и спросили.

А вечер, помнишь его запах? Теплый, вкусный, словно яблочный пирог, с привкусом костра и нагретого асфальта, в который мы бросали монетки, чтобы они застыли там и потом много лет блестели на солнце, как наши собственные звезды. Этот воздух пах пирожками, которыми нас кормили бабульки, когда мы помогали им вынести лавки из дома на улицу, в благоухающий летний сумрак. Когда все-все обитатели двора высыпали из квартир и усаживались на раскладные стульчики. И тогда стихал стрекот домино и не тарахтел мотоцикл дядь Димы, и все смотрели на дорогу в ожидании: ну когда-когда?

И вот она появлялась: круглая, чистенькая машинка; только ей одной дозволялось заехать с дороги прямиком на площадку, лавируя меж лавочек, горок и качелей. И безликий, молчаливый механик деловито распахивал задние дверцы и натягивал белый холст, устанавливал аппаратуру, и мы гадали, что нам покажут сегодня? Взрослые хотели фильмов, а мы – мультиков. Тогда вдруг слышался тихий стрекот, и все замирали, желая, чтобы совсем стемнело и стало лучше видно. Никто не кричал с балконов и не звал нас домой. Все были здесь, позабыв суету дня и мелкие склоки. И ты, сидел обязательно рядом и больно толкал меня локтем в бок. Шептал на ухо, жуя трехдневную жвачку, которая уже не пахла мятой:

– Тихо, кино начинается. И я замолкал. И мы смотрели, смотрели, смотрели.

Помнишь?

Замечательный

Это был замечательный мужчина. Каждая мышца читалась на его здоровом, мускулистом теле, покрытом ровным, австралийским загаром. Что он делал на Бали? Мужчина, окруженный семьей: сестрами и братьями, племянниками и друзьями, сидящий за столиком на песке, на пляже, где не умолкал шум прибоя и болтовня туристов со всего света. Его близкие, шутя, называли себя балийскими поросятами, так им было здесь хорошо! С их лиц не сходили улыбки, но больше всего с его лица, этого поистине замечательного мужчины. Он был центром своей семьи, но и центром пляжа тоже, несомненно.

Он не прятал лицо под кепкой, как иные туристы, не прятал он и свою улыбку, широкую, белозубую. Не каждый приезжий решается на такое в страхе прослыть простачком. Все это ему было невдомек.

– Хотите массаж? – с акцентом спросила его загорелая, одетая в закрытую одежду, балийка. На плече ее висела сумка с маслами.

Мужчина кивнул и подставил ей плечи. Она, не ожидавшая столь быстрой капитуляции, споро принялась за работу. Усердно мяла плечи, глядя вбок, на вспенивающийся горизонт, и руки ее делали свое дело, пока она думала о чем-то своем. Потом она закончила, но тут же возникла еще одна.

– Массаж рук? – спросила нерешительно, и мужчина кивнул, покорно подставляя темные, покрытые выгоревшими курчавыми завитками, руки. Не прошло и пяти минут, как налетели остальные. Массаж ног, шеи, головы, рук, – список был неисчислим, а он знай себе кивал, принимая эти пляжные дары, словно был очень уставший. Члены его семьи снисходительно улыбались, давно привыкшие к его причудам. На все он давал согласие, и одна за одной они подходили и мяли, стучали, похлопывали, а он все улыбался. Из многих частей состоял этот мужчина, и за каждую он расплачивался, не считая купюр.