До вечера я думал. Сказанное Творческим требовало осмысления. То, чем я жил, что было смыслом моей жизни, оказалось бредовой, более того, – неоправданной рискованной затеей. Зачем мне другой Мир, если там есть женщины, которые у меня высосут душу? Впору задуматься об укреплении собственного Мира. Получать дань едой – и никаких контактов.
Внезапная мысль взволновала – если женщины захватят тех, кто контактирует с Моим Миром, то они могут выпытать про нас. Такой замечательный Мир – лакомая добыча для этих коварных женщин. Беда, беда! Я, как Владыка этого Мира, обязан беспокоиться о его безопасности. Но пока не знаю, как. Эти люди: Амба, Еврейц, Поп, Коммуняка и даже Творческий Человек, – мне дороги. Мне не хочется их терять. Они не заслужили такой страшной участи, как встреча с женщиной. Со всеми недостатками – они хорошие люди. Я обязан их всех спасти, уберечь. Со всеми Правами Владыки Мира на меня ложатся Обязанности. Обратная сторона Власти.
Я не пожалел тетрадных страниц, чтобы записать новые сведения и свои раздумья о них. Но все же вечером волновался: засну – и всё СЕГОДНЯ канет в Лету. Останутся только записи. Меня это просто бесило. Жители Мира чувствовали мое состояние, лежали тихо на своих кроватях и старались не раздражать меня. Я долго ходил по комнате, изо всех сил боролся со сном. Но, затем вспомнил запись, что однажды трое суток не спал с тем же результатом. Сколько ни оттягивай, но заснуть придется. Никуда не денешься. Завтра снова будет Сегодня. Удел мой такой: жить только Сегодня. Без Вчера, без Позавчера и без Завтра. Забрался на свою кровать. Решительно выдохнул воздух из легких и заснул.
*****
– Тихоня, прочти тетрадь. Только не дерись. Там все написано. Ты там все написал, Тихоня.
Испуганно открываю глаза. Передо мной здоровенный нос, под носом – заискивающая улыбка, над носом – сросшиеся черные брови. Угрозы себе не чувствую. Кто он? Кто я? Где я? Ничего не понимаю. Я проснулся несколько мгновений назад, но глаза не открыл. Этот носатый, видимо, ловил момент моего пробуждения. Кто он такой? Зачем я должен читать эту тетрадку?
– Не дерись, Тихоня. Я – старый больной человек. Меня нельзя бить. Ты сам приказал, к твоему пробуждению, тебе тетрадку. Ты в ней пишешь. Никто не читает.
Он уже несколько раз называет меня «Тихоней». Видимо, это я. Почему не могу вспомнить?
– Ты кто? Не тарахти, только, так много.
– Я – Еврейц. Сегодня моя очередь давать тебе тетрадку. Сразу после пробуждения. Те (пальцем за спину) спихнули на меня эту миссию. Сказали, что у них фингалы есть, а у меня еще нету. Не дерись, пожалуйста, я – старый больной человек.
Сзади Еврейца вижу двоих сидящих на кроватях, у каждого, действительно, по синяку под глазами. Неподалеку одно тело качается вперед-назад, не обращает внимания на происходящее. Крупный детина. Из дальнего угла еще один смотрит на меня с интересом. Без угрозы. Просто с интересом.
– Тетрадь почитаешь – и все тебе ясно будет. Так каждое утро. – Голос Еврейца ласковый, тихий, успокаивающий. Но мне страшно и тревожно: проснуться в незнакомой комнате, с неизвестными людьми. Не помнить не только, где я и кто они, но и кто я. Сжимаюсь в пружину и внутренне готов ко всему. Всех перебью, один останусь. Еврейц от моего движения шустренько отскочил подальше, а еще пожилым себя называет. Лицо испуганное, рука с тетрадкой, по-прежнему, тянется ко мне, но издалека, с безопасного расстояния. Снова оцениваю обстановку. Крепкий молодой рядом, с таким повозишься, но качается взад-вперед и не обращает внимания на происходящее. Псих? Неважно. Сейчас главное, что, в данный момент, ничем мне не угрожает. Два хлюпика с фингалами сидят на кроватях. Взгляды испуганные, угрозы не чувствую. Тот, в углу, неподвижен. Не боится меня, но и опасностью от него не пахнет. Снова смотрю на носатого. Рука с тетрадкой протянута ко мне, но издалека. Боится. Похоже, меня здесь знают. И (важно) пока что чувствую себя в безопасности. Что там за тетрадь он мне сует? Как он меня назвал? «Тихоня»? Прислушался к себе – никаких ассоциаций с этим именем. Но ведь ко мне обращался…
– Неси сюда тетрадь. Или мне подойти? – Грозные нотки в голосе были выбраны правильно. Кто бы ни были эти люди, но я сразу даю им понять, что со мной шутки плохи.
– Я принесу, Тихоня. Только не дерись. Прошу тебя. Я – старый и больной человек. Мое лицо не предназначено для ударов. Я не переживу. Ох, за что мне такое! – Тот, который назвал себя Еврейцем, тарахтел не умолкая, но ни на шаг не приблизился. Неужели меня здесь так боятся?
– Я жду! Или подойти к тебе самому?
– Не надо! Не надо! Я старый человек, весь больной, но спешу, спешу, как могу. Вот уже, уже. Не бей меня только. Не будешь бить, Тихоня?