Завтрашний день кошки

В довершение всего разбросала какашки вокруг лотка, орудуя задними лапами как собака. Испачкала подстилку. И наблевала от души в сумочку Натали.

Устав от подвигов, вернулась к сыну и подставила ему соски. Трудно быть матерью и богиней-мстительницей одновременно! Малютка снова проголодался. Исчезновение братьев, похоже, ничуть его не огорчало.

– Кушай, Анжело, кушай. Ты, детка, ни в чем не виноват!

Положила ему на грудь лапку, ощутила биение крошечного сердца.

Биение жизни.

Жизнь распространяется и длится через нас, мы всего лишь ее переносчики.

13 Нет желаний, нет страданий

Каждый день я уничтожала в своем доме что-нибудь ценное. Полюбила мелодичный звон бьющегося стекла. Полюбила приятный треск рвущегося полотна. От подушек, раздираемых когтями, во все стороны летели пух и перья. Вместо штор одна бахрома на окнах. Вместо платьев и пальто у Натали остались жалкие дырявые тряпки. Если она отправляла в стирку чулки, то вместо них находила клубки, начиненные моими фекалиями. Этакие перезревшие фрукты с черными семенами. Уверена, на подоконниках не осталось ни одного растения. Вероятно, цветы возненавидели меня люто. Если способны что-либо сознавать и чувствовать.

Однако мой план не сработал. Регулярные диверсии не произвели на домоправительницу ни малейшего впечатления. Натали (скорей всего, мне назло) оставалась ласковой и предупредительной. Обильно кормила, часто ласкала, нежно ворковала, вообще не закрывала дверей.

Мой рыжий сын пользовался ее особенным расположением. О нем она заботилась, постоянно гладила его, целовала. Анжело даже пытался мурлыкать, когда она чесала ему шейку.

Через неделю у малыша открылись глазки и заметно испортился характер. Отныне он пребольно кусал мои соски (это еще понятно: зубки резались), носился повсюду и даже поднимал на меня лапу.

Если котенок обижает свою мать, вам это кажется нормальным? Неужели?

Он избивал не только меня одну. Бедного Феликса тоже всего исцарапал. Анжело подрывал мою искреннюю веру в то, что котята инстинктивно уважают старших и добровольно учатся у них охоте и выживанию.

Феликс, жирный лентяй, только и делал, что спал и питался. Не брал на себя ответственности, не сознавал родительского долга и не одергивал шалуна. В довершении всех бед Натали подсадила ангорского чистокровного на валерьянку, и тот упивался ею без всякой меры. Я пришла к выводу, что наркотики – наиболее действенное средство, если нужно мгновенно подчинить себе примитивное сознание такого, к примеру, немудрящего кота. Он искал ее повсюду, а надравшись от души, пыхтел, сопел, пускал слюни, тряс головой, катался по полу в экстазе. Само собой, подобный отец не мог служить примером для подражания. Феликс предлагал и мне попробовать, хотя не нужно быть гением, чтобы сообразить, насколько вредны галлюциногены для кормящей матери…

Я мечтала вновь побеседовать с Пифагором, но пока что мне ни на что не хватало сил.

С улицы донесся человеческий крик и гром выстрела. Я как раз кормила рыжего, однако любопытство вскоре победило материнскую любовь. Ничего не поделаешь. Стряхнула с себя единственного наследника, перенесла его на подушку, пропитанную моим запахом, а сама взлетела на третий этаж и выскочила на балкон в спальне.

Двое внизу орали друг на друга. Один угрожал другому пистолетом. Они тараторили все быстрей. Первый дважды выстрелил и бросился бежать, второй упал на мостовую.

Отныне я наблюдала за безумными людьми с не меньшим удовольствием, чем Натали пялилась в телевизор.

Под лежащим растекалась лужа крови. Я и не знала, что тело содержит столько жидкости.

Прохожие столпились вокруг, ужасаясь и негодуя. Белый фургон вскоре увез погибшего, и толпа разошлась.

Странное дело, смерть человека ничуть не поразила меня и не расстроила. Впервые в жизни я осталась равнодушной, а прежде мне становилось плохо, мурашки бежали по коже, если кто-то из них заболевал или умирал.

Неужели я стала совсем бесчувственной?

Нет, просто я еще не опомнилась от потрясения после потери детей. Или привыкла к человеческой жестокости, подобно Натали приняла ее как неизбежность.

Взглянула на соседний дом. Оказалось, Пифагор тоже наблюдал с балкона за этой сценой.

Он собрался в комок, напружинился, одним изящным прыжком перемахнул разделявшую нас пропасть и без труда приземлился на перила рядом со мной.

Мы потерлись носами, затем он боднул мой загривок крутым лбом, осененным Третьим Глазом. Приятнейшее ощущение!

– Слыхал о твоей беде, – сочувственно проговорил он. – Узнал из разговора домоправительниц. Люди утопили четверых твоих котят. Я понял, что ты скорбишь, и побоялся лишний раз побеспокоить тебя и нарушить твой траур.

– Я им отомщу, вот увидишь!

– Поверь, не стоит труда. Только что ты сама убедилась: они поубивают друг друга и без твоей помощи. Как я и предсказывал, на смену терроризму к нам в город пришла гражданская война. Зачем же тебе самой марать лапы и зря беспокоиться? Лучше развивай сына, обучай его. Пусть станет продвинутым, просвещенным вопреки всеобщей деградации.

Предложила Пифагору взобраться на крышу.