Завтрашний царь. Том 1

– Я к чему, всемилостивый боярин… – продолжал Облак. – Если тебе нужна песня не только ради нынешнего веселья, прикажи лучше повременить. Когда для врагов настанет пора скорби, я сумею отблагодарить твоё терпение песней, которую в самом деле понесут от очага к очагу.

Гволкхмэй Кайден величаво кивнул. Расправил напряжённо сжатые кулаки.

– Персты у тебя, игрец, червонного золота, гортань в серебре, под языком жемчуга. Твоё суждение верно. Я ждал много лет, несколько лишних дней погоды не сделают. – Подозвал кравчего, вновь воздел над столом резной ковш. – За праведного сына державы, что скоро украсится Справедливым Венцом! Пусть на рогах его белого оботура пребудет ужас обидчикам, на крепкой спине – всем подданным упование!

Дружина оглянулась на воеводу. Сиге Окаянный, с детства заклявшийся от царской службы, двумя руками принял братину.

– Мы, – сказал он, – идём тропой наших отцов, а те проложили нам путь опричь царского двора. Однако ты прав: самодержец в Андархайне лучше самотовщины.

Омочил усы, пустил чашу дальше. Сам вполголоса обратился к боярину:

– Скоротеча Югвейн в дороге немало мне порассказывал. Он славил твою любовь к мирному житию и умение делать недруга если не другом, так добрым шабром. Что же ныне случилось?

Воины и охотники веселились от души. Облак звенел струнами, озорно повествуя о косах выскирегских красавиц. Два вождя мало пили и ели, больше беседовали. Боярин покачал головой, снова добела сцепил пальцы.

– Когда царь Аодх послал праведного Гайдияра на Пропадиху, я ехал в свите царевича. Ардар Харавон достойно принимал великого гостя. Чтобы щедрость не обернулась красному боярину разорением, царевич послал меня с охотничьей дружиной добыть гусей-лебедей…

Эту повесть Окаянный слышал самое меньшее трижды. Однако терпеливо слушал, временами кивая.

– В одном винен: ловецкое рвение далеко меня завело, – продолжал боярин Кайден. – Я последовал за стаями дичи, откочевавшими к северу. Когда схлынуло пламя и унялся каменный дождь, я пытался вернуться… Увы, земли сделались непроезжими. Едва сыскав тропку, я встретил злого Кудашку и варнаков, теснивших беззащитный народ. Я всю жизнь был государевым человеком, воитель. Мог я мимо проехать, оставив на поругание царскую честь?

Воевода смотрел на Гволкхмэя Кайдена с новым вниманием. Вольно или нет, рассказ трогал ниточки, тянувшиеся к сокровенному.

– Поэтому я и не вернулся к царевичу! – Боярин, тяжело помолчав, словно повязку с засохшей раны рванул. – Избы отстроятся, а народишко…

– Бабы ещё нарожают, – пробормотал Окаянный. – Так всегда говорят, когда война или мор.

– И мне так твердили. А я будто знал, что бабам чрева замкнёт!.. Я сложил своё имя и сан, предпочтя сохранить государю одно из малых племён. Пусть, думал я, Гайдияр меня опалит, ибо не дождался когда-то…

Окаянный взял лепёшку, концом ножа поддел козьего масла.

– Значит, ты был уверен, что Гайдияр на Пропадихе не пропадёт.

– Он первейшей руки воин. И ближники при нём под стать, что́ им какие-то рудокопы? Скажи, разве я ошибся в царевиче? Мы здесь обитаем в бедности и глуши, но не в безвестности. Я знаю, что Андархайне скоро встречать Ойдрига Первого и поворачивать страницу лествичника во имя новой ветви, новой вершины.

Окаянный нахмурился, положил было нож… счёл за благо смолчать.

– Пусть однажды, объезжая страну, он найдёт меня взором, и я скажу ему: царь! Волен ты в моей голове, а в чести не волен никто. Во имя святого Огня правь достойно людьми, что я сберёг для тебя!

Окаянный всё же начал:

– С годами многое изменилось…

Гволкхмэй Кайден по-своему понял его:

– Прости, воевода, болтливого старика, забывшего, когда последний раз гостей принимал… Ковш мне! – (Меньшедомок расторопно подал братину.) – Пью за оружную руку, простёртую над снегами и стужей! За подмогу, пришедшую, когда уже и не ждали!

Чаша отправилась дальше. Окаянный напомнил:

– Так на что я понадобился тебе?

– Снежинка к снежинке, и вот уже земли не узнать, – усмехнулся боярин. – Я постарел и ослеп, а дикое племя, сидящее в Дымных болотах, впало в ничтожество. С год назад чувары отказали в лекарстве моему хворому младшему сыну, потом ввадились таскать у гнездарей девок. Когда же меня по старой памяти угораздило попросить их о малости… В те дни пришла гибель моему последнему соколу, чувары же знают подход к удивительному местному зверю. Здесь водятся симураны, друг мой.

– Вот как, – удивился воевода. – Симураны! Друзья царей…

– Да, здешнее отродье сходно с тем, что некогда приручили наши цари. Сказания изрядно преувеличивают их дружелюбие и смышлёность, но натасканные щенки, несомненно, украсили бы восшествие на престол. Я назначил достойную награду за слётков. Чувары ответили грамоткой на стреле. Посулили яд и ловушки всякому, кто сунется на Венец. Надеюсь, ты усмиришь зарвавшихся дикарей. А если повезёт, принудишь добыть зверёнышей для царя.

Окаянный задумчиво наклонил голову: