Завтрашний царь. Том 1

– На все четыре ветра тебе, хозяин ласковый! – громко окликнул воевода. – Гости во дворе! Будь милостив, покажись!

– Иду, иду, – тотчас отозвался голос боярина. – Уж ты прости старика.

Шаги, шорохи наверху… Сзади проскрипели, закрываясь, ворота. Сначала внутренние створки. Потом, глухо, наружные. Стукнули запорные брусья. «У боярина сынов двое. И Югвейн, помощник доверенный. Эти-то где?» Смешко, уколотый внезапной тревогой, сощурился сквозь зелёные сумерки. И кое-что разглядел. Из теней выплыло лицо Вогана. Круглые белые глаза с ужасом смотрели на Смешку. Губы медленно двигались, молча произнося: «Берегись…»

…Дальше Смешко не думал – действовал. Тело резко прянуло влево, рука простёрлась копьём, сшибив Окаянного. Стрела с красными перьями свистнула мимо локтя, пронизала воздух там, где миг назад дышала грудь воеводы…

…Гулко ударила в гусли у Облака на руках.

Смертным криком вскрикнули струны…

Железко всело между шпеньков. Разорвало вязовый лежень. Вышло насквозь, уязвило Облака в брюхо. Гусляр смотрел, ещё не поняв, не в силах понять.

Вторая стрела разрубила Смешке ключицу.

Витязь ощутил тяжёлый удар, какой-то глубокий и… окончательный, что ли. Десница замлела, будто он её отлежал, хотя пальцы вроде работали. Колени подогнулись, сразу стало трудно дышать.

Дальше стрелы сыпались градом.

Искали, находили мишени на дне замкнутого колодца.

Сиге Окаянный был очень хорошим воином. Не упал от толчка, лишь прыгнул вбок, пригибаясь. Дружина выхватила мечи. Стальные голомени завертелись, дробя чужой свет, отбивая визгливые острия. Два витязя бросились было к упавшему Смешке, но не достигли. Обоих посекло стрелами, один еле утащил другого назад. «Вот же дурни, – досадовал Смешко. – Куда…» Боярские стрелки разбежались по всей пятери, били сзади, спереди и с боков.

«Кречатня!..»

Смешко хотел крикнуть, не нашёл голоса. Закашлялся, выплюнул кровь. Внутри росла боль, разгораясь с каждым движением, с каждым вздохом. Витязь неловко дёргался, тянул из-под себя лук, нащупывал вздетую одной петлёй тетиву.

«Кречатня, Сиге, кречатня!..»

Окаянный был очень хорошим вождём. В нужный миг вспомнил необходимое для спасения. Первым внёс плечо в гладкие болонки́. У Смешки торчали перед лицом перья – два красных и белое. В грудном ды́хе кипела кровь, дойдёт до горла, удавит. Он здоровой рукой втащил больную на грудь, оплёл ногами кибить. Сверху видели его возню, обидно смеялись, не спеша добивать. По ту сторону двора наконец затрещали, расселись досочки, кайденичи взвыли с досады. Израненная дружина вломилась в кречатню, стоптала чучело белой птицы, замершей в миг стремительного удара. Вторая петелька тетивы, подвинутая онемевшими пальцами, упала на место. Над балясником пятери возник сам Гволкхмэй Кайден, студенистые глаза светились зеленью по-кошачьи. Торопясь, пока держалось сознание, Смешко приспособил стрелу. Вскинул ногу, упёрся. Наверху спохватились, увидели, крикнули благим матом. Не успели. Смешко выстрелил.

Заметил, как боярина отбросило от перил…

…И на том всё. Тёмная пелена окутала мир. Стрел, пригвоздивших его к убитой дворовой земле, Смешко не ощутил.

В ухожах крепости, на людской половине, разразилась кутерьма страшнее пожара. В поварню, всё сметая и круша на пути, ворвались жуткие люди. Одного от другого не разберёшь! Красивые одежды пробиты, испороты, изгвазданы кровью, лица оскаленные, свирепые. Стряпки, себя не помня, с криком бросились какая куда. Витязи прокатились лавиной. Покинули след багровыми полосами. Снесли с петель две двери, вырвались в чёрный двор. Здесь вновь подоспели боярские ловцы, перебежавшие ве́рхом. Вейлин во главе погони кричал не своим голосом, звал мстить за батюшку, требовал ещё колчан. Возле малых ворот стал падать воевода, его подхватили, повлекли дальше. В десять рук выкинули брус-деленец из проушин.

Вывалились на снег за воротами.

Челядь боярская хлынула добивать.

Витязям оставалось бы только сплотиться для последнего боя, но из снежной пелены, вихрившейся над бедовником, прилетело несколько чужих стрел, и ни одна не промазала. Сиге Окаянный успел подумать об отроках, оставленных у шатра, но стрельцов было больше. Ловцы шарахнулись, кто-то опрокинулся, запнулся, выронил лук. Дружина обрела силы, заковыляла прочь, увязая в рыхлом уброде. Через сотню шагов, когда крепость стали затягивать струи тащихи, из летящего снега поднялись белые тени. Объяли гибнущих витязей, увели с собой.

Буря

Парнишка-чувар показывал путь. Понукать витязей не смел, вёл неторниками, опричь зеленцов. Начертания земель у него с собой не было. Сеггар разворачивал берёсты. Юный гонец смотрел, едва разумея. Однако по тем же начертаниям получалось – шли они почти прямолётом, словно птицы к гнездовью. Чудеса, да и только. Отрок смущался удивлением воеводы, беспомощно разводил руками:

– На что берёсты? И так ясно всё…

Сеггар уже наловчился понимать его речь.

– Да ведь ты здешними круговинами прежде не хаживал!

– Вот ты, господар, когда новый меч в руку берёшь…

– То меч! Рука сама понимает.

– А мне земля в ухо шепчет, облака крылом указуют…