Завтрашний царь. Том 1

Цепир спокойно читает что-то вроде шнуровой книги, устроившись в углу возле жирника. Больная нога покоится на низкой скамеечке. Глядя, как великий райца перебрасывает берестяные листы, Ознобиша пожалел, что не взял с собой судебник Гедаха Шестого. Вникал бы сейчас в записи о тяжбах, решённых при объезде земель… суетных разговоров не слушал…

– О чём мы гадаем, замшелые домоседы? – плеснул меховыми рукавами Ваан. – Среди нас северянин, опытный в странствиях! Поведай, правдивый Мартхе! Воздух твоей родины в самом деле стал смертоносен? Или купцы, по обыкновению, врут, дабы втридорога продать щепяной товар и рогожи?

…Девы-снегурки, мчащиеся хороводами по необъятным бедовникам. Тёплая пёсья морда возле щеки, чужой просторный кожух…

Правая рука затяжелела, налилась болью. Ознобиша поднял её к груди.

– Люди шепчутся о долине, достойной зваться родиной стужи, – выговорил он наконец. – Если дать веру слухам, там вправду не обошлось без смертей…

Посох обрядоправителя жалобно задребезжал колокольцами. Мадан, дитя несчастной младшей сестры! Утлые саночки… обессилевшая упряжка… мертвящие ветра над снежной пустыней!

Ознобиша торопливо поправился:

– Опасный проход разведан и вполне избегаем. Следопыты, ведущие торговые поезда, загодя сворачивают мимо.

Цепир опустил на колени пачку берёсты.

– Почтенный Фирин… – сказал он. – Гиблая долина лежит далеко на востоке, близ Пропадихи. Твой племянник измеряет пустоши Левобережья совсем в другой стороне.

Фирин невнятно застонал, плохо веря словам утешения.

– Пропадиха! – фыркнул Ардар Харавон. – В моё время никаких родин стужи там не было. Ни близко, ни далеко!

Ознобиша вновь поднял глаза к расписному своду. В одном месте тонкую вязь попортила сырость. Пятнышку не дадут разрастись. Смешают нужные краски, поновят золото. Ознобиша присмотрелся, нашёл прежние латки.

«Как на самом деле хрупок и мал уютный мирок просторных с виду палат! Сколь беспредельная тьма его окружает! Равнодушная, полная снега… падающих капельников… смерти…»

– Не скучно ли тебе, правдивый Мартхе? Должно быть, ты высматриваешь книги, любезные оку учёности? – снова раздался голос Ваана. – Не ищи втуне. Все книги, потребные владыке, пребывают в покоях великого райцы. У государя Эрелиса, полагаю, сходное обыкновение?

Совсем недавно Ознобиша ответил бы просто: «Нет, государь держит книги при верстаке. Он любит глаголы чтения. Сестра читает ему, когда он берёт в руки резец…»

Теперь всё изменилось. «Я стал подозрителен. Ваан долго меня теснил… внука на моё место хотел… ныне расположения ищет…»

Он ответил ровным голосом:

– Обычай, заведённый владыкой, поистине мудр.

– Книги любят строгий присмотр. – Ваан воздел палец, украшенный чернильными пятнами. – Помни, правдивый Мартхе, ты в ответе не только за обучение государя, но и за невинный досуг нашей голубки.

«Знал бы ты, старый сморчок, какие мы с ней дивные дива из Книжницы доставляем…»

Ваан продолжал:

– Подобает ли кроткой царевне читать о завоеваниях древности и прочем, что украшает познания государя?.. Не подобает, конечно! Вот скрытая опасность общего жития брата и сестры, чьей родственной дружбой мы не устаём любоваться. То, что выгранивает смарагд, губительно для нежного перла. Царевне Андархайны довлеет читать послания мужа… милой рукою писать ему о здоровье детей… отнюдь не смущая покой ума страстями и горестями, восходящими с ветхих страниц… – И Ваан спохватился: – Правдивый Мартхе, не гневайся на старика, я опять поучаю.

«Да чтоб тебя, пень трухлявый. Наобум сказал, догадался? Сведал? Как?..» Ознобиша медленно кивнул:

– Благодарствую на совете, премудрый Ваан.

Понизу стены передней были обтянуты парчой, какую больше не делали. Вот откуда перетекли на свод алые и золотые узоры! Границу камня и ткани прятали деревянные полицы. К этим полицам хотелось подойти и стоять, восторгаясь, благоговея. В жилище Эрелиса дядька Серьга едва успевал мести стружки, но Ознобиша даже не представлял, что по дереву можно работать ещё и так. У стены раскинула ветви почти живая сосна. С трещиноватой корой, густой хвоей и шишками. На одном суку отражали свет жирников тонкие чаши, зелёные, голубые. На другом красовалось хасинское седло в резном серебре. На третьем Ознобиша увидел вагуды, подношение Левобережья. Вот шувыра, залубеневшая в столетнем молчании. Рядом гусли со спущенными струнами. К ним скорбно притулились рассохшиеся, покоробленные…

…Кугиклы…

Спёртый воздух перестал насыщать лёгкие. Ознобиша отвернулся, слепо шагнул к двери. Там свои. Сибир, Косохлёст, Нерыжень…

В молодечной раздались голоса.

Фирин тотчас выступил на середину передней, под певчую чашу свода. Грохнул посохом, возвестил так, что на полицах звякнуло, а Ознобиша вернулся в себя:

– Её царское преподобство! Праведная дщерь восьмого сына державы! Честнейшая Змеда!

Вплыла Змеда. В неизменно чёрном сарафане, своеручно расшитом изысканными блаватками. Со свитой, надлежащей кровной царевне. Змеда приветливо кивнула красным боярам, движением руки запретила вставать Цепиру. Потрепала по плечу Ознобишу, коему благоволила. Исчезла в трапезной.