Царевичи и царевны сидели в опочивальне. По обычаю предков – на подушках, устлавших толстый ковёр. Сюда никогда не допускались слуги. Даже сыновьям был заповедан рубеж войлочных полстей. Кровнорождённые пересекут его, когда батюшка захочет произнести благословение и предсмертную волю. Дотоле вхожа была лишь маленькая тихая женщина. Она и теперь неприметно сидела с краю постели, утирала больному государю чело.
Немного собравшись с силами, Хадуг заговорил снова:
– Я оскудел умом, родичи. Я послал частицу нашей плоти и крови, юного Златца, за тридевять окоёмов, навстречу опасностям и неведомым бедам. А теперь и тебя, дитя наших надежд… – он перекатил голову, ища взглядом Эрелиса, – на север погибельный отпускаю. Обниму ли ещё? Успею ли на царстве узреть?
Родичи теснейшего круга сидели потупясь, уважая немочь владыки и его скорбь. У жалостливой Змеды блестели глаза. Почтительную тишину прервал зевок Гайдияра. Весьма громкий и откровенный. Все посмотрели на четвёртого сына.
– Хадуг, величайший из братьев, ты волен опалить мою простоту. – Меч Державы не казался ни смущённым, ни виноватым. – Ты, как с вечера жирным облакомишься, поутру начинаешь последние наставления изрекать… Говори уже, о чём совет держать будем!
Владыка поджал губы и ребячески молчал немалое время.
– Не то засну сейчас, – пригрозил Гайдияр. – Сам потом смеяться мне будешь, я-де разумными беседами не искусен, только за ворьём по трущобам гоняться!
Он явился к «величайшему брату» не вовсе Площадником в ржавой кольчуге, но близко к тому. Безрукавка из цельной шкурки овцы – исконное одеяние праведных – сидела неладно, мощным рукам было тесно в проёмцах, обшитых золотой нитью.
Хадуг поморщился, объявил:
– О том, родичи, кого бы нам юному Эрелису в поза́дицу дать. Ты, надежда державы, скоро должен возглавить собственный двор, а кого мы у твоего стольца видим? Одно простолюдье. Ты с лёгкостью читаешь умы ничтожнейших подданных, и это, конечно, есть благо правителя… однако пока не приблизил ни одного из боярских сынов. Увы нам, слишком долго потакавшим нерадению!.. Задумайся, дитя! Стоит тебе воссесть в шегардайском дворце, и люди, обрадованные возвращением Правды, во множестве понесут к твоему порогу обиды и беды. И кто встретит ходоков? Помогатые твоего райцы, такие же лапотники?..
Он ждал ответа, и Эрелис ответил:
– Мой райца ради меня пошёл на подвиг страдания. В прежние времена таких лапотников увенчивали красным боярством.
Царевна Эльбиз у него за спиной незаметно открыла большую, мягко выстланную корзину.
– В прежние времена младшие слушали хорошенько, прежде чем начинать дерзить старшим! – повёл бровью Хадуг. – Я не хулил твоего райцу, я лишь сказал – жалобщиков встретят законники столь же подлого рождения, как сами просители. И что́ люди подумают о своём государе?.. А кто явится каждодневным заслоном сокровищу Андархайны, которое ты собрался единолично опекать и лелеять? Ты подумал об этом?
На одеяло запрыгнула великолепная Дымка. Раскинулась под рукой у владыки, принялась вылизывать шёрстку. Следом полезли котята, такие же сумрачно-серые, с сапфировыми глазёнками. Отцом выводка был одноглазый разбойник, свирепый рыжий котище, но царской породы не перебьёшь.
Хадуг ожил, заулыбался, бережно собрал малышей.
«Прими движение, которое тебе предлагают, – советовал Эрелису умница Мартхе. – Прими и направь уже по своей воле. Так нас учили добиваться победы…»
Владыка всё-таки добавил:
– Не скажут ли, поглядев на бедную свиту: оскудели праведные, миновалась древняя кровь…
«Не скажут. Если правда хоть половина того, что мезоньки подслушали на исаде в шегардайском ряду…»
– Желаешь украсить свиту Эрелиса, славный брат Хид? – спросил Гайдияр.
Все повернулись. На Хида стало жалко смотреть. Для того покидал родимое усторонье? Безмерный путь стужами, опасности от злых татей! Нищий город во льдах! Страшные дикомыты под боком!..
Близняшки поняли мало, но испугались. Чуть не схватили одна другую за отцовской спиной… совсем, оказывается, неширокой…
– Я брата сопровожу, – сказала вдруг Змеда. В собраниях праведных царевны обычно помалкивают. Царевичи оглянулись, но она, улыбнувшись, бесстрашно продолжила: – Заодно сестрице Эльбиз от тоски дорожной буду заступой.
Эрелис, поскучневший при словах Гайдияра, живо поклонился ей:
– Благодарствую, душа Коршаковна.
Из трапезной вплыл одуряющий запах. Сын-пекарь не подвёл, доставил калачи. Слуги примчали их, пышущие, по крутым сходам бегом. Долетело обрывками: «Упал, ногу сломил? Взыскать щедро…»
– Ступайте, угоститесь, родичи и друзья, – сказал Хадуг. – Ты задержись, Гайдияр. И ты повремени немного, Эрелис.
Когда остались втроём, владыка долго смотрел на одного и другого, наконец грустно молвил:
– Как увенчаешься, младший брат… ничтоже сумняшеся переноси столицу на север. Здесь дрожжи старые, нового царства им не поднять.
Эрелис почтительно возразил:
– Я слышал, чем старее закваска…
– Подпорчена квашня, – вздохнул Хадуг. – Давно гнилью взялась.
«Этот город умирает», – вспомнил Эрелис слова своего райцы.
Владыка продолжил:
– Вы двое ревнуете.