Завтрашний царь. Том 1

– Я слышал, как ты… потешки пел на торгу, – прошептал Мгла. Он больше не суетился, не кланялся через слово, оттого речи стали понятней. – А песня любимая… есть?

– Как не быть, – удивился Некша.

– Спой.

Некша помолчал, улыбнулся, хмыкнул, набрал воздуху в грудь.

Уж как пал туман на седой Воркун,
Берега покрыл и серёдочку.
Я в тумане том всё гребу веслом,
Не найдёт причал моя лодочка…

Кто таков был кощей, чтобы перед ним красоваться? Всё же покрасоваться хотелось.

У меня хлопот как уж полон рот:
Подалися в лодке опруженьки.
А моей душе, ох, зазнобушке
Расплетают косу подруженьки…

Люди в охотку баяли про дивные голоса, летевшие аж до Дикого Кута. Некша на такие высоты не посягал, просто вкладывал всё, что умел, и радовался тому, что получалось. Даже приобиделся, когда Мгла тронул нарукавником его руку:

– Погоди…

– Песню портить, невежа! – рассвирепел Хшхерше. – Давно добрые люди разуму не учили?

Мгла смолчал, сгорбился.

– Оставь, – вступился слепой. – Не тешиться шли. Что сказать хотел, парень?

– Тебе в голоснице… как в той лодочке… вроде не тесно, а руки-ноги прижаты… и опрокинуться трусишь…

– Да ты!.. – снова полез воевать Хшхерше.

– Оставь, сказано!.. А ты не тяни. Надо-то как?

Мгла слегка развёл руки:

– Как… лебедь над Воркуном… Захочет, к тучам взовьётся… в воде поплывёт… со дна зерно жемчужное выловит…

Кувыки молчали некоторое время. Пробовали осмыслить. Некша безнадёжно вздохнул:

– Это ж крылья нужны. Куда с махалками воробьиными.

Глаза невольника блеснули сквозь вислые колтуны.

– Крылья… вырастить можно. Выпустить… охрабрить… сможешь…

Некша, готовый поверить, потянулся к забрезжившему:

– Как?

– Я тебе… проучку дам…

– А-а, – махнул рукой Хшхерше. – Проучки в храмах поют. Чтоб десять голосов как один.

Некша вздохнул, жалея о развеянной мечте:

– Мне, заскорбышу, в святом служении не стоять.

Мгла шептал с напряжением, силясь удержать, одушевить:

– Они себе поют… мы себе…

– Ладно, – сдался Некша. – Что за проучка?

– Голос устами исходит… им работа… Вот… сделай так: пфр-р-р…

Некша попытался. Нахмурился, попытался ещё. Вышло бестолковое шлёпанье.

– А ты бороду выстави… щёки пальцами подопри…

– Пф-ф…

Хшхерше сперва давился смехом, глядя на друга, потом вдруг оскалил все зубы:

– Да он глумиться надумал!

И пнул сидевшего раба, угодив в плечо.

Велико ли дело – пинок!

Мгла свалился без звука и так, словно его самострельный болт пригвоздил.

– Да шёл бы ты уже отсюда! – рявкнул Некша. – Прибил никак!

Тревожась, он нашарил докучного кощея. Тот лежал ничком, молчал, дышал сипло, сквозь зубы. Хшхерше обиделся, назвал Некшу лягухиным сыном, влез на обрыв и был таков.

– Слышишь, паренёк… – Некша теребил замершего раба. – Ты как, бедолага?

Сам с горя выставил подбородок и, к собственному удивлению, произвёл заветную трель.

– Духу… подбавь… – прошептал невольник.

– Прь-рь-рь, – вышло у Некши.

Мгла наконец зашевелился. Очень медленно сел. Наверняка сам не радый, что заговорил с кувыками на мосту.

– Пой так… все песни… голосницы, что знаешь.

– Ладно, – сказал Некша и стал ждать, но Мгла ничего больше не добавил. – Домой-то дойдёшь?

– Угу…

Некша подождал ещё, потом вылез вслед за морянином и ушёл.

За кугой

Когда шегардайцам было не о чем сплетничать, оглядывались на камышничков и их Дикий Кут. Там коренились причины всех бед, сберегались тёмные тайны, гнездилась угроза! В северных вольках привычно кивали на Коновой Вен, но от Шегардая дикомыты жили всё же далековато. А камышнички – вот они. Только плёс переплыть.

– За угол выманят, мешок на голову – ищи-свищи! – пугали своевольных детей.

Бойкие отроки шептались о сокровищах, погребённых в Диком Куту ещё Ойдригом:

– После сам не нашёл. Спутал Хозяинушко тропки, залил сушу ручьями, в болота островки выпустил.

– Да ну! Заклял, поди, клад от чужой руки великим заклятьем, а расколдовать не сумел.

И плелись широкие лапки для хождения по мочажинам. Готовились наговоры против синих огней, о́береги от неключимых луканек.

– Не про нашу честь Ойдригов клад, – ворчали с полатей деды, занимавшиеся тем же полвека назад. – Он удачника от знакомых кровей ждёт. Ему дастся.

Говорили, в Диком Куту до сих пор зреет клюква. И вместе с болотными гадами составляет пищу камышничков, делая их злыми и вороватыми. А у росянок зубастые листья вырастают в лапоть – за ногу цапнет, не вырвешься! И куга стеной стоит по берегам. Камышнички из неё плоты вьют и вежи на тех плотах ставят. Что ни стебель – маховая сажень, в полое нутро не палец – рука войдёт!

…Опасливый раб тащился Ржавой улицей, покидая зажиточные дворы. Ничтожный кощеишко, издали забавный, вблизи страшноватый. Редкие прохожие насмешливо косились. Раб всякому кланялся, шелестя неизменного «доброго господина» и неся свою бирку до того напоказ, будто здешнему люду только дел было – с него спрашивать.