Завтрашний царь. Том 1

Рыжий «подвоевода» первым ткнулся в невидимую препону. Озадаченно сел. Что-то пробурчал, заскулил, оглядываясь на Шургу. Другие кички́ тянули носы, неуверенно виляли хвостом.

«Запах! – мог бы снова сообразить Мгла. – Шурга помнит, но остальные откуда?..» Не сообразил. Не задумался. Напрочь забыл даже девочку на камне. Забыл удивиться, почему она не отозвалась ни звуком.

Серая псица неровным скоком плыла к нему, разгоняя туман на рваные вихри. Мгла начал опускаться на колени, не успел. Налетела, опрокинула в мох. Грозная владычица стаи пищала, плакала, ликовала, языком смывала шрамы с его лица. Захлёбывалась, рассказывала обо всём сразу. О ненавистной руке, так сладко хрустнувшей на зубах. О вольной жизни, добыче, охоте. Ещё о чьей-то руке, о пахнувшем-как-ты, никак не поспевавшем за стаей…

О том, что теперь всё будет хорошо.

Мгла улавливал четверть, разумно воспринимал осьмину. Время текло вспять, ему снова было семнадцать, он гордился первым большим орудьем, великим служением, доверием учителя… мечтал вернуться домой…

Неловкое движение передавило больную жилу в плече. Мгла дёрнулся, возвращаясь в себя.

Человек и псица одновременно вспомнили о несчастной девке на камне и посмотрели в ту сторону. Шкелья была пуста. Беглянка улучила мгновение и скрылась, никем не преследуемая. Лишь чёрная сучка-дозорная побежала было за ней, но скоро отстала.

Да начнётся бой!

Через полторы седмицы торговое становище в Устье опять всполошилось, как всегда при появлении сторонних людей. К шатрам боярина Нарагона примчался резвый мальчишка:

– Важный господин с бедовников едет! Четверы саночки гонит! Знамя подняли – рожок да перо!

Старший рында наградил вестника сухарём, прокалённым по ту сторону моря.

– Неужто молодой Грих пожаловал? – хмыкнул Болт. И спросил Галуху, единственного здесь способного судить о нравах двора: – Это так теперь принято уговорных сроков держаться? Видно, ты прав – от самого Выскирега, поди, ни подола не пропустил…

Он не был дома полных три года. Мадана, во дни его отъезда сущего сопляка, знал больше по рассказам Галухи. Игрец тихо проклял свой слишком длинный язык, а толку? Пролитого не поднимешь…

Приезжих направили мимо купилища, прямо к стоянке «аррантов». Едва остановились возбуждённо гавкающие упряжки, из вторых саней выскочил нарядный юнец – и, неловкий на отвыкших ногах, пошёл к Болту, раскрывая объятия:

– Добро и удача тебе на земле предков, щитоносный предводитель Нарагонов, доблестный брат мой Болт!

Болт сделал полшага навстречу:

– И тебе добро, государев скоротеча, наследник Грихов, неутомимый Мадан.

На царском пиру Болт сидел бы изрядно повыше Фиринова племянника, однако здесь, у края земли, не лицо степенством считаться. Двое вельмож обнялись по-братски.

– Борво! Люди притомились в гоньбе, помоги им с палатками. И пусть ставят котёл.

Болт не пенял Мадану за опоздание, тот сам повинился:

– Это я должен был встретить тебя и помочь с высадкой…

– Не оправдывайся, брат. – Болт вскинул ладонь. – Ты вправе гордиться собой. Мне ли не знать, что за притчи подстерегают в дальнем пути! Множество гонцов сгинуло, так и не добравшись до цели, а тебя дорожные невзгоды лишь чуть задержали.

Мадан снизу вверх, с зарождающимся восторгом смотрел на мужественного бывальца.

Галуха тем временем заметил, что Мадановы спутники шли как будто двумя отрядами, притом очень неравными. Сытые, крепкие порядчики, ради прибытия накинувшие полосатые плащи… и вереница каких-то ходячих глодней, иссохших от голода и мороза. Игрец пригляделся к ним со смесью любопытства и отвращения, даже вспомнил отступника, спасённого Непогодьем…

…И ниже пупа расползлись ледяные нити: он узнал этих людей.

Ялмаковичи!..

Отпущенные Сеггаром в жестокое никуда, они всё-таки выжили.

И пришли спросить с Галухи за всё, что он намолол Болту.

Руки сами поднялись заслонить горло…

– Я бы подоспел раньше, но странствующий обязан попутью, – наполовину винился, наполовину хвастался Мадан. – Я уже оставил за левым плечом взглавье здешнего берега, рекомое Сечей, когда нам перебил путь след вот этих людей. Я велел разыскать бедующих и подать им помощь, и когда это было сделано, они вложили свои руки в мои. Я счёл их достойными присяги, ведь это витязи из Железной дружины, чьё ратное счастье померкло возле той самой Сечи… Оттого вышла задержка: с ними раненый.

Рядом с Маданом почётными рындами высились порядчики Новка. Ялмаковы сироты суетились поодаль – раскидывали палатку, несли кого-то под кров.

Болт кивнул с безупречным вежеством:

– Великодушие и стремление привлекать достойных суть черты истинного вождя.

– Кому присущи эти благородные черты, как не тебе, – подхватил Мадан. – Твои окольные, я смотрю, тоже молодцы один к одному.

– Моих па́робков ковала суровая Аррантиада, где есть место лишь сильным… – Могучий Борво приосанился, и за ним подначальные, а Болт, глядя на ялмаковичей, задумчиво продолжил: – Вот бы знать, чья рука железо согнула?

Мадана удивило любопытство боярина к таким мелочам, как свара вольных дружин, но раз Болт хотел знать, ему следовало ответить.