Завтрашний царь. Том 2

Метель усмирит, поспешая на зов,
Не даст погубить молодую любовь.
Наследник престола, отрада земле,
Хоть нету венца у него на челе!

– А он витязь, – сказал приметливый Гойчин.

Задиры распотешились так, что по стенам звенела посуда, но у орудников были глаза только для дикомыта.

Никаких размахов на полкружала. Северянин двигался скупо, вроде неспешно… но словно загодя зная чужой помысел. Не допускал к себе кулаков. Отводил локотницей, принимал в ладонь, вынуждал промахнуться. Спокойно, зорко, лениво. Отгонял новожиличей от гудца да знай усмехался:

– Дайте уже, безделюги, голосницу перенять, слова в память добавить.

Лёгкая спесь, присущая недоучкам воинского пути, отлетала как пар. Лихарь предупреждал: не одна Чёрная Пятерь вскармливает достойных. В Торожихе воронята любовались калашниками. Здесь был старший брат тамошних молодцов.

Звончей весело бил по струнам, горланя:

Быть может, его вы встречали в пути,
Спешащего зло от людей отвести,
Одежду сушили в кружале одном,
Толкались локтями за общим столом,
Под стук и шипение кружек пивных,
Не зная, что рядом – наследник страны…

Тут уж промышленник Новожил поднялся на ноги:

– А ну, уймись, бызуны!

Русоволосый хозяин ватаги был совсем молод. Поверх кушачка – полотенце молодого отцовства, хорошо если по второму году женат. Ни степенства, ни спеси, ни зыка в голосе, кто такого послушает?

Ан послушали.

Ворча, утирая «подрумяненные» носы, новожиличи отступили в свой угол. Ватажок, напротив, бестрепетно выбрался из-за стола и пошёл к могучему дикомыту:

– Ты, добрый молодец, чьих будешь, такой неуступный?

– На верный вопрос нетрудно ответить, – глядя сверху вниз, неторопливо прогудел северянин. – Выходец я Правого берега. Рода мы Пенькова, а у Сеггара Неуступа меня Незамайкой ругали.

Купец хмыкнул, глянул как-то по-новому, спросил ещё:

– А не тот ли ты Незамайка, чей подвиг возле Сечи по свету вестью летит?

– Вольно людям болтать… – У дикомыта начали рдеть уши, словно парню приписали чужое. – Про подвиг не скажу, а других Незамаек там не было.

– Ты ведь, добрый витязь, поди, в Шегардай скоморохов ведёшь, восшествием Эрелиса любоваться? – Северянин медлительно кивнул, и купец слегка поклонился. – Сделай милость, не откажи к нашему поезду пристать. И нам от тоски дорожной спасение, и тебе опасной службы легчение. Может, хоть ратному вежеству моих невежей поучишь.

Внимательный Гойчин вдруг шепнул побратиму:

– А мы ведь знаем его!

– Кого?

– Так купчину. Помнишь, к нам коряжинец за помощью прибегал? – Гойчин старательно избегал имён и почётов. – Отец ещё с ним лучшего сына послал…

– Ух ты, – присмотрелся Ирша. Небось Новожил много мог про дядю Ворона им рассказать. Такого, про что сам наставник помалкивал. И они ему могли немало поведать – гордого, грустного. У Ирши разгорелись было глаза… но так же быстро погасли. – Не зря, стало быть, отец сына отряжал… а дальше дело не наше.

Корзина колышек

Когда к перепутному кружалу сворачивает купеческий поезд, плотницкая ватага или дружина после доброго найма – гудцу Звончею раздолье. Вытаскивай красный наряд, налаживай струночки… готовь кошель для наград. Одна беда: дорожный люд не задерживается надолго. Передохнули под кровом, побаловали брюхо горячей едой, дали погулять оботурам – и вот уже следы снежком затянуло. Прячь, гудец, смолкший уд, вздевай обиванец. Подумывай, а не поискать ли место щедрее.

Здешними местами тянулись обозы на шегардайский большак. Нынче многие шли поклониться третьему сыну, восходящему на северный стол. Спешившие поспеть к празднеству уже миновали кружало, поезд Новожила был, может, самым последним. Скоро ли ещё кто наедет – поди знай. Звончей, во всяком случае, не торопился уходить на новое место. От добра добра не искать. Вот переменится ветер, несущий запах удачи, тогда поглядим.

А пока можно и оботурий выгон почистить, стащить навоз в хозяйскую грибную пещерку. Не рука брезговать, отрабатывая еду и ночлег!

Звончей опорожнил корзину мёрзлых колышек и шёл обратно в леваду, когда к нему подступили двое юнцов. Выросли, загораживая проход, да так резко и резво, что он их, виденных в кружале, аж не признал.

– Мы бы, дяденька, за тебя потрудились, – начал рослый. Светлые кудри, смелые речи: близкая андархская кровь.

Второй робко добавил:

– А ты бы руки белые для струн поберёг.

– А в отплату что? – спросил Звончей подозрительно.

Юнцы не задержались с ответом:

– Нам песни твои, дяденька, полюбились.

– Всех же более – та… про царевича без венца.

– Ты её в людях перенял или сам слова обрёл?

Звончей переложил ручку корзины из дельницы в дельницу.

– Вам-то на что?

– Мы, дяденька, гуслями гораздо искусны, а песен складывать не научены.