Завтрашний царь. Том 2

…О том, кто неузнан идёт по земле,
И нету венца у него на челе!

Дикомыт встрепенулся, как от толчка. Мгновенным взглядом обшарил кружало. Снова уставился на гудца, но уже без того приятного сосредоточения, с каким перенимают новую песню. Опасный воин ждал схватки. Вот кивнул своим потешникам, легонько мотнул головой, указывая на дверь. Никто и не заметил, лишь тайные воины.

Лысый скоморох выбрался из угла, пошёл к двери, на ходу влезая в кожух. Дикомыт что-то тихо сказал ему. Воронята довольно владели безмолвной речью, чтобы разобрать по губам: «Запрягай, дядя Кербога».

Кербога?.. Это имя орудники слыхали. Дядя Ворон обычно добавлял: «боговдохновенный». А Лихарь перед орудьем наказывал: «Скоморохов, будет случай, карайте. Кербогу же, по завету отца нашего Ветра, – ни пальцем!»

Голосница знай лилась – красиво и ладно.

Когда бушевал над столицей огонь,
Малютка-наследник был всё же спасён;
В лесные трущобы у края земли
Друзья-симураны его унесли…

Рослый новожилич вскочил на ноги, обличающе простёр руку:

– Крамола!

Пока воронята соображали, где тут хула Матери, крикуна поддержали друзья:

– Какой ещё пропавший царевич?

– Третьему сыну на трон восходить!

– Эрелису Шегардайскому!

– А ваших самозванцев знать не хотим!

Тут стало ясно, какую напасть почуял насторожившийся дикомыт.

Под напором грубых голосов песня было дрогнула, но не сдалась. Старосёлов самих было полповалуши. Ничуть не менее горластых и дружных. Знакомую песню не удавать стать!

Языческим племенем принятый в дом,
Он вырос без ласки, за чёрным трудом,
Вдали от отчизны, сокрытой во мгле,
Не зная венца у себя на челе!

Припесню старосёлы проорали с яростным вызовом. Так, что с подволока посыпалась сажа.

Новожиличи перешли от слов к делу. Тайные воины только взглядами успели метнуть – в дымном воздухе каплями, струйками, хлопьями пены растянулось пиво из кружки, брошенной в певца. Рука была меткой и сильной, но снарядец не достиг цели. Кружку перехватил дикомыт, чудесно выросший посередине. Поставил, отряхнул пальцы, рявкнул:

– Не любо – не слушай, а гудилу не замай! Не велю.

Голосина был хриплый, тележный, над Светынью боевые кличи реветь. Зато буйная голова полыхала таким щедрым золотом, что куда там иным природным андархам.

Старосёлы воодушевились против прежнего вдвое, струны задорно вызванивали, ускоряя распев:

Но всё же сильна благородная кровь!
Стал тесен царевичу нищенский кров.
К иному замаху готово плечо:
Людскую неправду повергнуть мечом,
За древние вольности выйти на рать,
Невинных пасти, лиходеев карать,
Закон утверждая на отчей земле,
Пусть даже и нету венца на челе!

Новожиличи ринулись в битву, опрокидывая скамьи. Кто-то самым непристойным образом махнул через стол.

– А порвём струны крамольнику, а уд поломаем!

– А ногти поотсечём, чтобы неповадно…

– Ломи, новожиличи!

– Не удавай, старосёлы!

Купец сокрушённо качал головой, но не пытался удержать молодцов. Кружальная потасовка – дело святое. Лишь бы меру соблюли, за ножи не схватились.

Орудники притихли в углу. Не лицо котлярам встревать в распри мирян, но полюбоваться ведь не грешно?

С тех пор потянулась в народе молва:
Есть тот, в ком старинная доблесть жива…

Дикомыт сначала не дрался. Девка и старик пробирались к выходу у него за спиной. Когда дверь благополучно закрылась, парнище обернулся, улыбаясь во все зубы:

– А я бы песню дослушал.

И встал одним плечом со старосёлами на защиту «крамольника». На поясе, если верить ножнам и рукояти, клинок был что надо. Не стыд показать, если придётся.

Он чёрные стрелы собьёт на лету,
Собой заслонит от обид сироту…

Новожиличи тоже были ребята не промах. Надумали смутить нечаянную помеху, взялись кричать правобережнику:

– Свои собаки дерутся, соседская не встревай!

– Сталась тебе до наших песен заботушка?

– Ганывали мы вас и дале погоним.

– Погодь, сядет в Шегардае Эрелис…

Дикомыт в ответ рычал, пока ещё добродушно:

– У печки, да на праведных уповая, всяк храбрец.

Он выглядел нелёгким противником. Такой одним плечом сани подымет, а уж как разозлится… Новожиличи его уважили, подступили вдвоём. И столь же слаженно выкатились в сени. Лишь дверь охнула да валенки мелькнули через порог.