Зазеркалье

Тесака совершенно не смущали ни ночевки на открытом воздухе, ни многочасовые переходы, а вот Алиса начала находить все это утомительным. Она не такая дикая, как он, не едва прирученная сила природы. Она предпочитает мягкую кровать древесным корням и любит, чтобы еда подавалась на тарелках.

«Однажды я доберусь до домика у озера (о котором всегда мечтала и который все еще ищу), и мой матрас будет таким мягким, какой только можно вообразить, и я лягу на него и утону, погружусь так глубоко в него, что никто меня не увидит. А потом укроюсь самыми теплыми, самыми толстыми одеялами, и буду спать, спать, спать сколько захочу, и не стану бояться, что какой-нибудь незнакомец подойдет ко мне ночью».

Алиса полежала еще немного, представляя то чудесное ощущение безопасности, которое дают окружающие тебя четыре стены. То, что она долгое время считала само собой разумеющимся.

«Хотя я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, запирал наружную дверь, спасибо большое». В лечебнице ее запирали более чем достаточно. Если дверь и будет заперта, она будет заперта ею, изнутри.

Тем временем с каждой секундой Алисе становилось все холоднее, от близости сырой земли и отсутствия рядом тепла ушедшего Тесака.

– Движение согревает, – пробормотала она, заставив себя встать, натянуть башмаки и потопать ногами, чтобы разогнать кровь по венам и избавиться от сковавшего тело оцепенения.

Потом Алиса собрала немного хвороста, разожгла костер и поставила кипятиться воду для чая. Нормального чайника у них не было, только жестяные кружки, но Алиса не сделала бы и шагу без чашки чая. В чай, конечно, хорошо было бы положить еще маленький кусочек медовых сот или сахара, но носить с собой мед очень неудобно, а цены на сахар здесь, так далеко от города, очень высоки.

«Элизабет тоже любит чай с сахаром», – подумала Алиса, поджаривая над огнем ломтик хлеба. И тут же недоуменно пожала плечами. Она не понимала, что это за Элизабет такая, но чувствовала, будто знает ее.

«Возможно, я знала ее ребенком, а теперь забыла».

В голове Алисы теснилось много таких вот обрывочных воспоминаний, разрозненных фрагментов головоломки, не вписывающихся в общую картину. Обычно ее это не тревожило, потому что беспокоиться и без того было о чем, но сейчас сердце отчего-то кольнуло: словно она не должна была забывать эту девочку.

Тесак вернулся, когда Алиса жевала второй кусок хлеба, запивая его слишком горячим и очень горьким черным чаем. Волосы его были влажными, а лицо сияло.

– Ты ходил купаться? – спросила Алиса.

Он кивнул и протянул руки к огню.

– Мне хотелось умыться.

Это означало: «Я убил кое-кого большого, весь перемазался хлеставшей из добычи кровью и не хотел возвращаться с доказательствами на лице».

Алиса получила тому подтверждение, предложив Тесаку тост, на что он лишь отрицательно мотнул головой. Насколько она понимала, он уже мог съесть целого оленя. Иногда Тесак приносил ей небольшие куски мяса, чтобы поджарить их на костре, но сегодня вернулся с пустыми руками.

– Я тут думаю… – сказала Алиса.

Он вскинул на нее взгляд, ожидая продолжения.

– Я хочу найти дом, в котором мы – или по крайней мере я – сможем остаться на несколько следующих месяцев.

Тесак кивнул:

– Я тоже об этом думал. Зима будет для тебя слишком тяжелой, если спать на земле.

– Но если мы остановимся в деревне, это будет не слишком хорошо для тебя, если ты не сможешь… – Она осеклась, поскольку ей вдруг пришло в голову, что будет неделикатно сказать «контролировать себя».

Он ухмыльнулся:

– Не есть местных жителей?

– Никаких местных жителей ты не ешь, – ответила Алиса. – Хотя и способен отхватить кому-нибудь руку, если тебя обидят.

– Только если они обидят тебя, – возразил он. – Сам я стерплю любое оскорбление, но обижать тебя не позволю.

– Ладно, – торопливо сказала Алиса, пытаясь не показать, что она довольна. Нельзя поощрять насилие, так и рвущееся из него на волю. – Так ты считаешь, что способен не есть местных жителей несколько месяцев? И не запугивать их своим топором?

Тесак потер лицо, явно размышляя. Какое-то время он продолжал тщательно бриться, но едва сделалось холоднее, отпустил бороду – густую, по большей части седую, с примесью черного, в отличие от волос на голове, которые были в основном черными, с примесью седины.

– Не знаю, смогу ли провести столько времени среди людей, – сказал наконец Тесак.

Алиса вздохнула. В общем-то, именно такого ответа она и ожидала.

– Значит, ты не можешь провести в деревне несколько месяцев, а я не могу несколько месяцев провести в лесу. Что же нам делать, Тесак?

Простейшим решением было бы отпустить его на свободу, а самой осесть где-нибудь, но Алиса не пришла в восторг от этой идеи. Нет, она не беспокоилась, что Тесак не вернется к ней – он непременно вернется, как бы далеко ни убежал, – но она волновалась о его психическом состоянии после того, как он окажется предоставленным самому себе так долго. Он может совсем забыть о том, как быть человеком, если Алисы не будет рядом, чтобы напоминать ему.