Зажги свечу

Элизабет села и молча взяла в руки тонкую мамину ладонь. Вайолет посмотрела на нее с тревогой, словно ожидая, что Элизабет сделает что-нибудь странное или начнет говорить неприятные вещи. Сложно сказать, помнила ли мама, как ее расстроил вчерашний разговор. Медсестра держалась поблизости, расставляя принесенные Элизабет цветы в вазочке.

– Мама, что я тебе расскажу! Вчера в лавке Гарри такое выкинул!

Элизабет бодро заговорила о всяких пустяках. Вайолет стала реже поглядывать на медсестру, и та отошла. Мама позволила Элизабет держать себя за руку и улыбалась на смешных моментах.

– В общем, сегодня вечером мне нужно вернуться в Лондон, – продолжила Элизабет все тем же жизнерадостным голосом. – У меня скоро выпускные экзамены. Потом мне нужно будет найти работу, чтобы зарабатывать себе на жизнь, но я снова приеду повидать тебя. Может быть, через месяц, хорошо?

– В Лондон? – удивилась мама.

– Да, в Кларенс-Гарденс, к папе.

– К папе?

– Джордж, твой бывший муж, шлет тебе привет и надеется, что за тобой тут хорошо ухаживают.

Мама улыбнулась:

– Очень мило с его стороны, скажи ему спасибо, у меня все замечательно.

Элизабет сглотнула:

– Конечно, я передам, и у Гарри тоже все хорошо, он зайдет сегодня попозже. Гарри просто сногсшибателен! Ты сделала правильный выбор, мама.

– О Элизабет, тут с самого начала не стоял вопрос выбора, мне просто позарез нужен был Гарри Элтон. Он единственный мужчина, которого я хотела в своей жизни.

– Да, и он у тебя есть, а у него есть ты.

– Да… – Мама снова начала уходить в себя.

– Ну, я пойду. Я буду писать тебе длинное письмо каждые выходные, а если я вдруг тебе понадоблюсь, то попроси кого-нибудь мне позвонить, и я тут же приеду ближайшим поездом.

– Спасибо.

Элизабет встала. На ней были серая фланелевая юбка и темно-серые свитер и кардиган, и, чтобы добавить в одежду яркого цвета, она приколола на кардиган букетик фиалок из фиолетового бархата, с листочками из тафты. Внезапно она сняла букетик и приколола их на мамин кардиган. Букетик смотрелся совершенно неуместно.

– Спасибо, – произнесла мама.

– Ты славная девочка, хорошая дочка, – сказала морщинистая старушка на соседней кровати, разговаривавшая с Элизабет вчера.

– Его все равно у нее заберут, чтобы она себе вреда не причинила, там булавка, – предупредила другая соседка с одутловатым лицом и короткой прилизанной прической в стиле 1920-х.

– Не важно, – ответила Элизабет. – Пусть хотя бы немножко поносит.

* * *

Отец безучастно выслушал объяснения Элизабет про болезнь мамы и покачал головой на предположение, что все началось давным-давно и теперь всего лишь вышло на поверхность.

– Когда твоя мать жила здесь, с ней все было в порядке. В полном порядке. У нее стало плохо с головой, когда она уехала с тем Гарри Элтоном и стала жить в нищете. Здесь она имела все, что могла пожелать. И слышать не хочу, что ее нервы сдали в этом доме.

– Возможно, ты прав, папа, – вздохнула Элизабет. – Я просто хотела объяснить, что сказал доктор.

– Мы никому ничего про нее не расскажем. Я человек справедливый и сострадательный. – (Элизабет не поняла, к чему он клонит.) – Я мог бы рассказать всем, коллегам в банке и знакомым по бриджу, что Вайолет тронулась умом и попала в дом умалишенных, но я не стану никому ничего говорить. Пусть в их памяти она останется такой, какой была, чтобы они не болтали, что она получила по заслугам.

– По заслугам?

– О да, люди сказали бы, что она ожидала лучшей доли, когда уехала, бросив дом и ребенка, но ничего путного у нее не вышло. Но нет, я им ничего не скажу.

– Очень великодушно с твоей стороны, папа, – ответила Элизабет, закрывая глаза, чтобы не выдать свое крайнее отвращение к его мелочному поведению: он вел себя как старуха, брюзжащая «А я тебе говорила!».

– Нет, я всего лишь отношусь к ней по справедливости. Что было, то прошло. Когда-то твоя мама доставила нам неприятности, а теперь у нее самой проблемы. Такова жизнь, нет смысла усугублять ее наказание, рассказывая людям, которых она здесь знала, что с ней произошло. Как по мне, пусть все остается как есть.

* * *

Иногда мистер Ворски читал Элизабет статьи по дизайну из немецких журналов, на лету переводя их на английский, а она вежливо сидела, прислонясь к какому-нибудь заботливо ухоженному буфету, который мистер Ворски никогда не продаст, или на одном из табуретов для рояля, на которых Анна с любовью поменяла обшивку, но использовала неподходящую ткань, и теперь от них толку нет.

Элизабет грелась на солнышке и слушала иногда внимательно, а иногда вполуха. Часть ее сознания воспринимала услышанные слова в достаточной степени, чтобы улыбнуться в ответ на шутку или задумчиво кивнуть, когда мистер Ворски что-то объяснял.