У Джонни внезапно умерла мать, и он уехал на похороны один. Мистер Ворски с Анной послали венок, и Элизабет тоже. Джонни не хотел, чтобы кто-нибудь его сопровождал. Он вернулся в обычном настроении и легко отмахнулся от соболезнований. Да, все к лучшему, его мать была в преклонном возрасте, сильно боялась задержаться здесь дольше отмеренного ей срока, терпеть не могла жить в одиночестве, все хорошее в жизни осталось позади. Они с братом считают, что все к лучшему.
Вечером в день своего возвращения Джонни пригласил Элизабет в ресторан, и официант принес им бесплатный напиток.
– В честь рождения маленькой принцессы, – объяснил он.
В тот день принцесса Элизабет родила дочь.
– Я уверена, что она в восторге, – сказала Элизабет. – Сначала родился мальчик, а теперь девочка – просто идеально!
– Идеально для принцессы Элизабет, у которой армия слуг и все деньги в мире, но не идеально для моей Элизабет, у которой нет ни денег, ни времени.
– Абсолютно верно! – подтвердила Элизабет и с улыбкой подняла бокал за здоровье малышки, дерзко смахнув упавшие на глаза волосы.
Элизабет с удовольствием училась на педагогическом курсе. Она считала, что он имеет мало общего с реальной жизнью, поскольку способность быстро соображать и умение управляться с детьми и студентами куда важнее, чем общие принципы образования. Два дня в неделю она преподавала в колледже по утрам, а еще два дня – в местной начальной школе днем. Она считала, что способна написать собственный учебник, где говорилось бы, что проблема одна и та же – что с семилетними детьми, что с семнадцатилетними подростками: нужно заинтересовать их и заставить молчать. В ответ Джонни предложил распылять в классе немного эфира.
За лето Элизабет съездила в Престон дважды, и оба визита прошли в очень мрачной атмосфере. Кажется, Гарри пал духом и во всем винил себя.
– Ты же раньше был душой всего здесь. Мама всегда говорила, что с тобой невероятно весело, – в конце концов сказала ему отчаявшаяся Элизабет. – Неужели ты не можешь вернуть хоть чуточку былой жизнерадостности? Ведь прошло всего каких-то шесть или семь лет…
– Я ничего не помню, кроме того, что хотел дать Вайолет все самое лучшее, – грустно и совершенно по-детски ответил он.
– От такой любви нет никакого проку! Ты должен быть бодрым. Допустим, маме станет лучше и она сможет выйти из больницы. И куда она придет? Она не захочет вернуться домой и увидеть, что здесь все грязью заросло, а ты превратился в старый замшелый пень!
Уловка сработала. Жизнерадостность к Гарри так и не вернулась, но он стал больше похож на прежнего себя. Элизабет объяснила врачу и медсестрам, что, по ее мнению, для Гарри некоторая надежда на возвращение ситуации в нормальное русло может сработать как своеобразная терапия, и они согласились. Избегая говорить ему неправду, они подталкивали его к мысли, что мама может быть способна съездить на побывку домой.
Элизабет наблюдала, как Гарри рассказывает молчаливой, погруженной в собственные мысли Вайолет про планы на ее возвращение домой, а мама иногда похлопывает его по руке. Сотрудники больницы убрали булавку и проволоку из искусственных фиалок, просто пришив букетик к кардигану. Видимо, его так и стирали вместе с кардиганом, потому что из темно-фиолетового цветы стали бледно-лиловыми.
Джонни жутко расстроился, узнав про маму. Элизабет упомянула про нее только после третьей поездки в Престон.
– Почему ты мне ничего не сказала? Какой ужас, что тебе пришлось туда ездить! Ты ведь не сбежать собиралась. И давно рассказала все Стефану, я у него спрашивал.
– Ну, я не сказала тебе, так как не видела смысла.
Он посмотрел на нее обиженно и несколько раздраженно:
– Что за игры?
– Клянусь, я ни во что не играю! Честное слово, любовь моя! Зачем говорить тебе о грустном? Ты часто повторял мне, что не хочешь слышать про всякие мрачные события, проблемы и прочие низменные вещи, которые тебя угнетают.
– Милая, но если твоя мама, если Вайолет оказалась в психиатрической лечебнице, то это же не мелочь какая-нибудь! Почему ты не?..
– Потому что ты бы все равно ничем не смог помочь.
Элизабет посмотрела ему в глаза. Очевидно, ни в какие игры она с ним не играла. Джонни обнял ее:
– Дурашка, ты мне очень дорога. Ты ведь знаешь, что ты единственная, кого я люблю по-настоящему.
– Я тоже люблю тебя, Джонни, – улыбнулась она в ответ.
Глава 12
Однажды вечером Ниам сидела за туалетным столиком Эшлинг и примеряла бижутерию.
– А ты бы назвала свой роман с Тони Мюрреем страстным? – спросила она.
– Нет, я думаю, это скорее животное влечение, – ответила Эшлинг, продолжая читать письмо.
Ниам хихикнула:
– Нет, правда, некоторые девочки в школе сильно интересуются. Анна Барри говорит, что тут больше вопрос подходящего выбора, а не страсти.
– Господи боже, какой там подходящий выбор?! Судя по неутихающим сплетням в Килгаррете, я выбрала самый неудачный вариант.
– Маманя убила бы тебя, если бы услышала, как ты упоминаешь имя Господа всуе, – строго заметила Ниам.
Эшлинг посмотрела на сестру: