Зажги свечу

Они никому не говорили, в какое время приедут, и папаня не узнал взятую напрокат машину, когда она проехала мимо лавки. Они увидели, как он запирает двери. Отец сгорбился и выглядел постаревшим, лицо покрылось морщинами, волосы растрепаны.

– Эшлинг, прекрати! Помни, зачем мы приехали, – сказала Элизабет, и Эшлинг сжала задрожавшие губы.

Она вышла из машины как раз в тот момент, когда Шон тяжело зашагал к дому. Элизабет вылезла с другой стороны, держа на руках заснувшую Эйлин.

– Папаня! – позвала Эшлинг. – Папаня!

Элизабет шагнула перед:

– Дядюшка Шон, мы вернулись, чтобы показать Эйлин ее тезку. Мы подумали, она будет рада увидеть малышку и узнать, что ее имя не забудут…

Тут Шон не выдержал и прямо на площади, где все могли увидеть, разрыдался, как ребенок. Они похлопали его по плечам, сами дружно высморкались и предложили ему большой носовой платок, который Элизабет заметила выглядывающим из его кармана. Тогда Шон выпрямился, и они пошли домой.

– Можно нам остановиться в нашей старой комнате? – спросила Эшлинг.

– Выбирайте любую, – ответил папаня.

Они поднялись наверх, оставили чемоданы на тех же кроватях, где когда-то спали в детстве, – по обеим сторонам белого комода. Потом покормили малышку, поменяли ей подгузник и сели, поставив переносную кроватку на пол между ними.

– Думали ли мы когда-нибудь в те годы… – начала Эшлинг.

– Нет, мы никогда ничего подобного не думали… Все должно было быть совсем по-другому, все должны были оставаться того же возраста, а мы бы просто доросли до них…

– И стали бы с ними ровней…

– И могли бы ложиться спать так же поздно, как они…

– Папаня говорит, она все еще спит… как ты думаешь…

– Да, – ответила Элизабет, – давай пойдем сейчас.

– С малышкой?

– Да. И помни, мы должны быть сильными.

– Я помню. Нет смысла приезжать домой, чтобы поплакать. Ей этого не нужно, ей нужно…

– Вот именно. Пошли.

* * *

Она выглядела совсем крохотной, или ей положили огромные подушки. Она всегда была крупной женщиной, а теперь ее голова, плечи и руки словно уменьшились в размерах. В комнате царил полумрак, но сквозь цветастые шторы все еще проникал свет и доносился городской шум: рев автобусного двигателя, крики детей на площади, цокот лошадиных копыт и скрип повозок.

Маманя была одета в голубой кардиган, который Эшлинг запомнила как один из праздничных нарядов, а теперь он превратился в домашний. На ночном столике лежали четки и католический молитвенник, стояли стаканы воды, бутылочки и лекарства.

– Ага, я так и знала! – улыбнулась маманя без слез на глазах, и ее голос звучал вполне буднично. – Вчера Шон сказал, что ему нужно позвонить из лавки. В воскресенье-то. По делам, говорит. Я знала, что он звонил тебе, но не хотел признаваться мне, если вдруг ты не приедешь. Дай-ка на тебя взглянуть.

– Маманя!

– Боже милостивый! Да с тобой никак Элизабет приехала? В комнате совсем темно, подойдите поближе, я на вас посмотрю.

– Мы втроем приехали. Я привезла ее, чтобы она на вас посмотрела…

– О чем ты? Кого привезла?

– Я привезла Эйлин познакомиться с ее приемной бабушкой… Других у нее не осталось. Вы единственная. Я подумала, ей нужно на вас посмотреть…

Элизабет положила малышку на кровать, и маленькая Эйлин потянулась к больной женщине, словно желая, чтобы ее взяли на руки.

Элизабет и Эшлинг стояли неподвижно. Исхудавшими руками маманя с трудом подняла ребенка и положила себе на грудь:

– Как чудесно, что вы привезли ее ко мне! Ах, Элизабет, я всегда говорила, что ты на голову выше любого из моих собственных детей. И уж точно куда выше, чем эта негодница, которую я люблю больше всех остальных, вместе взятых.

Тогда они подошли к кровати, поцеловали маманю и сели рядом, чтобы ей не приходилось вертеть головой, разговаривая с ними. Иногда она брала за руку Эшлинг, а иногда – Элизабет. Она говорила им, что не боится, и знает, что Господь ожидает ее. И что там она увидит Шона, Вайолет и остальных. А еще она всегда будет смотреть за ними с небес и молиться за них за всех. Она беспокоилась об отношениях Имона с отцом. Что случится, когда ее больше не будет здесь, чтобы поддерживать мир между ними? И какая жалость, что она не доживет до женитьбы Донала на этой милой девочке Анне Барри. Какая трагедия для них, ведь уже все распланировано, а теперь над свадебными торжествами будет висеть траур. Она сказала, что у Ниам есть голова на плечах, а потому проблем не будет. Ниам способна о себе позаботиться лучше любого из семьи. Потому что она самая младшая. За Морин маманя тоже не особо переживает. Морин теперь принадлежит семейству Дейли, она там прижилась, и детишек она обожает. А ныть она будет всегда, потому что характер такой.

Эйлин рассказала им, что получить предупреждение о грядущей смерти, а не погибнуть внезапно в аварии или на войне – это великое благо. Тогда есть время, чтобы подготовиться и сказать людям то, что не хотела говорить раньше, и уладить все заранее. Она даже написала небольшое завещание. Не то чтобы у нее так много имущества, но она хотела передать некоторые личные вещи. Это утешает.