Зажги свечу

– Эйлин, я не знаю, как мне удается оставаться с вами такой спокойной. Мы, англичане, приходим в ужас от разговоров о смерти, а я сижу тут с вами и постоянно про нее болтаю…

– Я всегда тебе говорила, что в тебе ирландского больше, чем в нас самих…

– Услышать такой комплимент от вас дорогого стоит.

– Так любой бы сказал. Ты отошлешь Эшлинг обратно? Здесь ей будет лучше. В Англии она будет метаться, там ей не место…

– На самом деле она приживается там. Я имею в виду, если бы вы видели ее квартиру. Она сделала себе уютное гнездышко и заботится о нем куда больше, чем о доме, где жила с Тони.

– Эх, какая печальная ошибка, верно?

– Да, но она сделала единственное, что могла, когда уехала отсюда.

– Не знаю… Теперь твоя точка зрения мне ближе, чем раньше, но я бы хотела, чтобы она вернулась домой. Не только ради Шона и всего остального. Я думаю, она убедится, что ее место здесь. В конце концов.

– Возможно, когда-нибудь, но я думаю, что она чувствует себя свободнее…

– Детка, я прекрасно понимаю, что в Лондоне у нее есть мужчина. Я ее мать, я почти тридцать лет знаю свою дочь, мне не нужно ничего говорить.

– Ну конечно, я не уверена…

– Конечно, ты не уверена и вообще не в курсе. А теперь скажи-ка мне одну вещь, всего одну, и я не хочу, чтобы ты передавала ей, о чем я спрашивала. Он хороший? На него можно положиться? Он сделает ее счастливой?

Элизабет посмотрела ей прямо в глаза:

– Он сделает ее безумно счастливой… на какое-то время. На него нельзя положиться, и трудно сказать, хороший он человек или нет. В каком-то смысле он и правда очень даже хороший…

Эйлин вздохнула:

– Так это твой бывший молодой человек, стало быть… ну что ж…

– Вы просто ясновидящая!

– Когда все закончится, ты отправишь ее обратно?

– Я всячески попытаюсь убедить ее всерьез подумать о возвращении.

– Ты единственная, кто говорит мне правду. Остальные говорят то, что, по их мнению, мне хочется услышать.

– Как жаль, что у моей дочери не будет возможности узнать вас получше.

– С такой матерью, как ты, за нее можно не переживать. Господь тебя благослови, детка! Я безумно устала…

* * *

На следующий день семью попросили собраться у постели Эйлин.

Отец Риордан читал розарий, и даже Шон повторял слова молитвы. Святая Мария, Матерь Божия… Святая Мария, Матерь Божия… Морин плакала, закрывая лицо руками. Ниам тоже плакала. Имон и Донал замерли в дверях, опустив голову. Рядом с ними стоял Брендан Дейли.

Эйлин хрипло дышала, словно в такт монотонным молитвам. Затем ее дыхание стало тише. Молитвы продолжали звучать.

Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных…

Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей…

– Прощай, Эйлин, спасибо тебе, спасибо тебе огромное, – тихонько сказала Элизабет.

Не важно, услышала Эйлин или нет, она все равно знала.

* * *

Пегги настояла на том, чтобы прийти и самой заняться поминками.

– Хозяйка любила, чтобы все было сделано как надо, а ваша нынешняя девчонка знать не знает, какую посуду использовать и что приготовить.

Вскоре на кухне закипела работа. В одной огромной кастрюле варились куры, в другой – бекон. Элизабет в изумлении наблюдала за происходящим.

– Сколько гостей вы собираетесь пригласить? – спросила она.

– Никто никого не приглашает, все сами приходят. Разве ты никогда не ходила на поминки у себя дома?

– Не припомню ничего подобного…

Все больше и больше людей приходили в дом О’Конноров, выражая соболезнования и принося поминальные открытки.

– Я должна пойти поддержать папаню, – сказала Эшлинг.

Они сидели в своей комнате, как обычно, открыв двери, чтобы знать, что происходит в доме.

– Хорошо. Я уложу малышку и тоже спущусь. Скажи мне, чем я могу помочь.

– Да просто разговаривай, смейся, не давай людям унывать.

– Смеяться?

– Ну, немного. Это всегда помогает несколько разрядить атмосферу, но, конечно, не тогда, когда произносят официальные речи.

* * *

Сотрудники похоронного бюро вынесли гроб Эйлин в пять часов вечера. Семья медленно следовала за ними, опустив головы. По всей площади стояли люди в почтительном ожидании. Мужчины сняли шляпы и шапки. Гроб несли четверо носильщиков, и, когда они проходили мимо, все крестились. Выходившие из автобуса пассажиры остановились, чтобы пропустить процессию, и тоже осенили себя крестным знамением. Шествие поднялось на горку к церкви, где звонил колокол, нарушая приятную атмосферу теплого летнего дня.

Казалось, они простояли у гроба в глубине церкви бесконечно долго. Все жители Килгаррета, один за другим, подходили и жали им руки.

– Она была замечательной женщиной.

– Чудесная жена и мать.

– Вам всем будет ее не хватать, такая прекрасная женщина.

– Она никому слова дурного не сказала.

– И ты говоришь, что это еще не похороны? – прошептала изумленная Элизабет на ухо Эшлинг.

– Нет, конечно. Похороны будут завтра. Сегодня еще только в церковь принесли.