– Эшлинг, ты никогда не бываешь по-настоящему печальной, именно в этом твое очарование. Именно поэтому Джонни тебя так любит. Думаю, ты ему нравишься больше всех, с кем он встречался в жизни. Я никогда тебе этого не говорила, чтобы ты не подумала, будто я лезу не в свое дело, и чтобы не давать тебе ложной надежды. Но я же вижу, как он к тебе относится. Он внимательно тебя слушает и искренне хохочет. А еще он в восторге от твоей жизнерадостности… – (Эшлинг смутилась.) – Да, конечно, мои слова звучат несколько витиевато, но я знаю, о чем говорю. Со мной все было по-другому. Я была слишком юной и глупой, но годами носила маску великой независимости. Полагаю, Джонни восхищался моей отвагой, но с тобой все не так. Мне кажется, он не уйдет от тебя…
Эшлинг встала и потянулась, широко раскинув руки:
– Ух ты! Ничего лучше в жизни не слышала! Я ни на секунду не могу быть уверена в нем. Может быть, только поэтому он и кажется таким важным? Просто потому, что в нем невозможно быть уверенным.
– Не думаю, что только поэтому. В нем действительно есть что-то особенное. Если бы он был глупой пустышкой, то вряд ли по нему вздыхала бы половина женщин планеты.
– Это точно! Учитывая то, что ты мне сказала, мы, пожалуй, вычеркнем Джулию из списка гостей. Зачем приглашать ее подниматься на два этажа, чтобы Джонни Стоун разбил ей сердце, если мы с тобой знаем, что ей все равно ничего не светит?
Этель Мюррей целый час просидела за обеденным столом, читая и перечитывая письмо к Эшлинг. Нет, не стоит его посылать. Эшлинг неправильно поймет. Адвокат сказал, что не следует говорить ничего такого, чем можно было бы воспользоваться, не следует ничего предлагать и ничего обещать. Не ляпнула ли она лишнего? Не пошла ли на уступки? Кто может быть уверен? Ей хотелось написать Эшлинг, но, наверное, лучше не надо. Она измучилась от сомнений. Ну почему никто не может подсказать ей решение?
В конце концов, она порвала письмо и вместо него отправила Эшлинг телеграмму.
С ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЮ ТОНИ МЮРРЕЙ СКОНЧАЛСЯ СЕГОДНЯ REQUIESCAT IN PACE[35]
. ЭТЕЛЬ МЮРРЕЙ– Она не могла поехать на похороны. Что бы она там делала? Стояла столбом на жутких поминках в санатории? Я знаю, что там происходит. Мама тоже умерла в больнице. Это просто кошмар. Там не было бы никого, кроме Мюрреев, которые с ней бы и словом не перекинулись. Одетая в траурные одежды вдовы. Разумеется, она не могла поехать. Что за дурацкая идея!
– Ладно-ладно, перестань. Я удивился, что она не поехала. Ты ведь сама говорила, что ирландцы весьма ответственно относятся к похоронам. Вот и все.
– Прозвучало так, словно ты не одобряешь ее поведения.
– Вовсе нет, хотя есть куча вещей, которые я действительно не одобряю, если уж зашел такой разговор…
– Генри, ну хватит уже, – устало сказала Элизабет.
В последнее время ей казалось, что они только и делают, что ругаются. На ровном месте. Однажды она заметила, как на нее смотрит Эйлин, и задумалась, а не так ли она сама смотрела на маму и папу в таком же возрасте? И волновались ли родители за нее или друг за друга?
– Даже не знаю, что тебе сказать… Не знаю, что мне следует делать: посочувствовать или нет? – Джонни размышлял вслух, сидя в другом конце комнаты.
– Да уж, в книгах по этикету про такое не пишут, – ответила Эшлинг.
Она выглядела бледной и усталой после бессонной ночи. Телеграмма звучала очень холодно. Мюрреи отмежевались от нее, не хотели иметь с ней ничего общего, хотя она с ними не ссорилась. Ночью Эшлинг плакала от жалости к себе. Правильно ли она поступила? Может, надо было остаться в Килгаррете и ждать, пока Тони не свалится от выпивки или у него не откажет печень? Возможно, оно бы того стоило. Тони не протянул бы два с половиной года, если бы продолжал пить столько же, сколько пил, когда она с ним жила. Может быть, ей следовало бы послушать маманю и остаться. А теперь она нажила врагов, которые посылали ей злые телеграммы, и люди не знали, что ей сказать, причем не только в Килгаррете, но и здесь.
– Много лет назад он был очень славный, – начала Эшлинг. – Я не собираюсь распускать нюни и оплакивать то, что могло бы быть, но по молодости он водил меня в кино, разговаривал с маманей и папаней и тогда казался весьма привлекательным. Мы часто смеялись в кино и даже во время нашей первой поездки в Рим… он тоже вел себя исключительно мило. Он не всегда был сволочью.
– Знаю, – сочувственно ответил Джонни.
– Ему не повезло в жизни. Он никогда не любил заниматься семейным бизнесом и не ладил с матерью. Они дико раздражали друг друга. А потом и я не оправдала его надежд.
– Крошка, не забывай, что и он тоже несколько разочаровал тебя.
– Нет, я не забыла. Просто… жизнь прожита впустую, разве нет? Он лежит мертвый в Ланкашире, и никто его не любил. Он не знал истинного счастья и умер от выпивки, не дожив до сорока.
– Бедный старина-магнат оказался неудачником, – произнес Джонни и сменил тему.