Зажги свечу

Эйлин согласилась, что допустила серьезный промах. И не сказала ни слова про то, что ей попросту не до алфавитных указателей, ведь она должна помогать Шону вести дела в лавке, приглядывать за покупателями, решать, кому можно дать кредит, а кого поторопить с выплатами, уговаривать банк снова позволить перерасход по счету, а также вести домашнее хозяйство со своенравной домработницей и шестью детьми. Вместо того чтобы перечислить весь список своих обязанностей, ведь любой дурак мог бы составить алфавитный указатель, она похвалила Эшлинг и предложила заказать из Дублина настоящую бухгалтерскую книгу с алфавитным указателем.

– Зачем заказывать, если я и сама могу такую сделать дома сегодня же вечером? – удивилась Эшлинг.

– Никакой работы на дом! Если бы ты работала у Мюрреев или в гостинице, мы были бы весьма недовольны, если бы они заставляли тебя работать еще и дома.

– Маманя, здорово, что ты так думаешь, но чем еще мне вечером заняться?

– Могла бы пойти погулять и поглядеть на мужчин в городе, вдруг кто приглянется.

– Маманя! Я сто раз говорила, что мужчины меня не интересуют, а даже если бы интересовали, то не из этого города. Здесь с мужчинами совсем глухо.

– Тебе так кажется.

– Маманя, ну честное слово, если я решу, что время пришло, то поеду в Дублин и прочешу там все, а здесь даже глаз положить не на кого.

Джоанни говорила, что в Дублине полно перспективных мужчин, однако кто его знает, что она имела в виду под «перспективными». Она рассказывала, что они носят костюмы, водят машины, пьют кофе на Графтон-стрит, сидят в парке Сент-Стивенс-Грин и ходят на скачки.

– А чем они на жизнь зарабатывают? Где они работают?

– Не знаю, работают ли они вообще… – призналась Джоанни, которой такие вопросы и в голову не приходили.

– Ну а деньги-то у них откуда? Они богатенькие, что ли?

– Я думаю, там много студентов, или они работают в семейном бизнесе, или что-то вроде того.

– Я тоже работаю в семейном бизнесе! – гордо заявила Эшлинг. – И у меня нет времени сидеть в кафе и болтать целыми днями.

– Потому что здесь нет кафе и болтать тоже не с кем, – сказала Джоанни.

– Пожалуй, так и есть…

От Джоанни невозможно было добиться внятного объяснения, чем она занимается. Похоже, дни, когда две подружки могли хихикать и обсуждать самые незначительные мелочи, остались позади. Эшлинг считала, что во всем виновата Джоанни, которая намеренно темнит и ничего не рассказывает о своих делах. Однако потом она вспоминала, что Элизабет тоже отдалилась и больше не пишет так открыто, как они когда-то разговаривали в Килгаррете. Возможно, люди просто становятся старше и перестают хихикать. У мамани нет ни одной подруги, с которой можно поговорить по-настоящему. Может быть, вырастая, люди должны становиться сдержаннее в словах и начинать притворяться. Взять хотя бы Морин, как ей живется с ненормальной семейкой Дейли. Не может быть, чтобы ей такая жизнь нравилась. Она наверняка ненавидит отвратительных сестер и тетушек Брендана и все семейство в целом. Дружба возможна только в юности. У Ниам появилась подруга Шейла Мориарти, и они сводят всех с ума, закатываясь от смеха по поводу и без повода.

Или вот дружба мамани с матерью Элизабет. Ей пришел конец, хотя маманя говорила, что в школе они многие годы были лучшими подругами. Возможно, когда дружба перестает быть значимой, это признак, что человек повзрослел.

– Что-то ты в последнее время редко навещаешь Джоанни. Вы не поссорились? – однажды спросил Тони Мюррей, зайдя в лавку за гибким шнуром.

– Нет, конечно же! Просто она занята. У нее друзья в Дублине, ты же знаешь, и она туда ездит. Я занята целыми днями на работе, а вечерами в этой жуткой дыре делать особо нечего.

– Раньше ты частенько приходила к нам и развлекала нас разными небылицами, – напомнил Тони.

– Наверное, теперь я слишком поумнела, чтобы рассказывать небылицы.

– Очень жаль.

Тони то и дело заходил в лавку и всегда перекидывался несколькими словами с Эшлинг, но никогда не заигрывал с ней. Как-то за ужином Имон сказал, что Тони Мюррей, похоже, выживает из ума: постоянно покупает то гибкий шнур, то коробки гвоздей, но понятия не имеет, что у него уже есть, и не помнит, что покупал то же самое позавчера.

– Мне кажется, он наполовину не в себе, – сказал Имон.

– А мне кажется, он неравнодушен к Эшлинг, – возразил Донал.

Эшлинг положила вилку и расхохоталась во все горло:

– Неравнодушен ко мне? Я тебя умоляю, да ему же сто лет в обед! Не может быть, чтобы он в меня влюбился!

– Хватит смеяться над клиентами и выбросьте из головы дурацкие идеи! – проворчал Шон, не отрывая взгляда от газеты.

– Папаня, у меня нет никаких дурацких идей, это Донал додумался. Ну-ка, Донал, скажи, почему ты так решил?

– Я видел, как он на тебя глазел в воскресенье во время мессы. Так смотрят, когда западают на кого-то.

– И как именно он смотрел? – поинтересовалась удивленная Эйлин.

– Как больной бычок! – предположил Имон.

– Вот так… – продемонстрировала Ниам, закрыв глаза и сложив руки в позе мольбы. – Несравненная Эшлинг, будь моей!