Зажигая звезды

– Они просто есть. Так же, как и самые ужасные трагедии, которые просто случаются. Землетрясения, наводнения, извержения вулканов – все это уносит тысячи человеческих жизней, но никто в этом не виноват. Аварии разного характера затрагивают людей, которые просто оказались рядом не в то время и не в том месте. Мы не провидцы, к сожалению, и не можем предсказать, когда несчастье настигнет нас. – Я делаю паузу, набираясь мужества. – Мы не знаем, сколько отведено времени каждому из нас и когда смерть придет за нами. – Мой шепот едва слышен оттого, как сильно пересохло в горле. – Но знаешь, человечество уже давно установило, что в аварии нет виновных. Есть жертвы.

Мы смотрим друг на друга, сохраняя молчание. Леви временами хмурит брови, словно обдумывает каждое мое слово. Его взгляд становится яснее, а кожа – не такой бледной.

– Ты можешь вышвырнуть меня из дома после этих слов, но я все равно скажу. Твоя мама была взрослым человеком, умеющим здраво мыслить и анализировать ситуации. И даже она не могла предвидеть того, что случится. А ты был ребенком, который точно не мог почувствовать опасность. У мальчиков вообще инстинкт самосохранения отсутствует.

Леви дарит мне слабую улыбку.

– А теперь представь точно такую же аварию, но только при другом раскладе. – Я нервно прикусываю свою губу. – Ты бы хотел, чтобы мама винила себя?

Он резко мотает головой.

– Слова, Леви. Используй слова. Так мы ничего не добьемся.

– Нет, – твердо отвечает он.

– Так вот и мама, смотрящая на тебя оттуда, – я указываю пальцем вверх, – не хочет, чтобы ты винил себя. Я думаю, что это причиняет ей большую боль.

Леви смотрит на меня изучающим взглядом, и мне хочется взять все слова обратно, потому что внезапно они кажутся полным бредом.

– Прости… – Я пытаюсь отстраниться от него. – Мне не стоило этого говорить. Это грубо.

Леви сжимает мои ноги своими бедрами и скрещивает лодыжки, перекрывая пути отступления.

– Все эти годы, – начинает он хриплым голосом, – я слышал лишь слова сочувствия и причитания о том, как мне не повезло и повезло одновременно. Жалостливые взгляды родственников постоянно преследовали меня и выводили из себя. Я чувствовал себя гребаным Гарри Поттером – мальчиком, который выжил. Но никто ни разу не говорил мне свои истинные мысли. Как будто я был хрусталем, который они боялись разбить. Папа вообще нечасто говорил со мной… хотя сегодня он попытался. Но это все равно не было такой честной оценкой, как у тебя.

Леви притягивает меня к себе, пока мы не соприкасаемся носами, а затем завладевает моими губами в трепетном поцелуе. Таком, в котором заключены все наши откровения и страхи. Боль и вина. Этот поцелуй не вызывает огня – он вызывает наполненность души, убивая одиночество и изгоняя темноту.

– Спасибо, – шепчет он мне в губы, немного отстраняясь.

– Пообещай, что будешь говорить со мной, когда тебе тяжело. Не сдерживаться, поедая себя изнутри. Не закрываться и не отстраняться от меня. Возможно, я все еще не так уверена в себе и своих силах, чтобы помочь тебе полностью это преодолеть. Но мы справимся. Вместе. Если будем честны друг с другом. Если будем доверять. – Я говорю уверенно, потому что он должен знать, что может положиться на меня.

– Обещаю, – так же уверенно отвечает он.

Леви усаживает меня к себе на колени и утыкается носом в шею, щекоча дыханием кожу. Его объятия – это сладкий сон после затяжной бессонницы.

– Почему плавание, Леви?

Меня давно интересовал этот вопрос, ведь я знала, что оно не является его страстью, как архитектура. Или как для меня балет.

– Почему ты такая умная? – с ухмылкой произносит он.

– Не умнее тебя. Я называю это интуицией.

– Долгое время мне стоило большого труда даже стоять под душем, потому что мой разум сразу же воспроизводил картину прошлого: я в машине, весь мокрый и в крови. Ощущения холода и сырости были моими постоянными спутниками. Я решил, что нет ничего лучше для преодоления страха, чем погружаться раз за разом с головой под воду. И со временем мое сознание смирилось с этим. – Он задумчиво прищуривается. – Плавание никогда не было моей страстью, но стало хорошим отвлекающим хобби. Вода больше не вызывает онемения, лишь приятное покалывание.

Я киваю, размышляя над его словами. Интересно, можно ли придать новый оттенок воспоминаниям, ассоциирующимся у него с тем днем?

– Ты все еще байкер в душе или предпочитаешь велосипеды? – спрашиваю я.

– Что? – Он хмурит брови. – Как ты могла заметить, даже несмотря на все это дерьмо, я предпочитаю машины.

– Вот именно. Ты выбираешь ее, потому что привык к самобичеванию настолько, что это стало для тебя привычным делом. – Я перебираю пальцами, пытаясь найти верные слова. – Грубо говоря, день прожит зря, если тебе не удалось вернуться обратно в тот день и не уничтожить себя чувством вины.

– Я не понимаю… Ты же не думаешь, что я буду возить тебя на багажнике велосипеда? – усмехается он.

– Нет, я не об этом. Хотя не вижу ничего плохого в том, что ты прокатишь меня на багажнике велосипеда. Мы можем прикрепить на него детское кресло или что-то типа того. Но ладно, не суть.