Зажигалка

Исходным пунктом было проклятое алиби на воскресный вечер. Как минимум три четверти свидетелей беззастенчиво лгали, причем без всякого повода, так, на всякий случай. Причем как в пользу возможной подозреваемой, так и ей во вред. Необходимость проверять каждое слово общественности заставляла бедного комиссара в ярости скрежетать зубами и кошмарно пожирала время, а ему так хотелось найти убийцу еще до возвращения Гурского!

Вандзя Сельтерецкая стала для комиссара источником целенаправленных поисков. По-прежнему несчастная, зареванная и безутешная, неспособная лгать и выкручиваться, она безотказно называла фамилии и адреса как отловленных ею для Мирека клиентов, так и отвратительных баб и девок, которые без всяких ботанических приманок впивались в ее принца как пиявки и не щадили сил и средств, чтобы заполучить его для себя. Именно из Вандзи Вольницкий и выдоил наконец неуловимого Шрапнеля.

— Кажется, что-то такое цеплялось за Мирека, но уже не баба, а мужик. И назывался как-то чудно. Вроде с войной связано… Пушкарь? Нет, вроде как рашпиль назывался…

— Шрапнель? — с замиранием сердца подсказал комиссар. — И что же этот Шрапнель? — напирал на свидетельницу комиссар, в отчаянии махнув рукой на правильный порядок вопросов, который наука обязывала следователя соблюдать. А все из-за спешки, какая уж тут научная система.

Вандзе, не подозревавшей ни о какой системе допросов, и вовсе было наплевать на порядок. Ее спрашивают — она отвечает, и все тут.

— Тоже вцепился в него, не хуже тех баб. Он был, как это… бизнесмен, во всяком случае строил из себя такого, и фирма его забирала у садоводов-огородников всякий брак, как его, экологический, чтобы отвезти на специальную площадку и там уничтожить, сжечь значит. А Мирек уговорился на ходу перехватывать у него этот брак. А тот следил, чтоб без задержки, чтоб забирал сразу, чтоб долго не лежало, ведь и увидеть могут. Сам так придумал и бедного Мирека подговорил, да и еще проценты с него сдирал, хотя товар совсем негодный и он уже получил свое от тех, у кого забирал ненужные растения. Душитель какой-то! Прохиндей каких свет не видел.

Разузнав все про Шрапнеля, следователь вдруг сообразил, что нужен он ему как рыбке зонтик. Но экологические преступления — не его, Вольницкого, область, а Шрапнель — кстати, это вовсе не кличка, а настоящая фамилия проходимца — вряд ли причастен к убийству Кшевца, иначе не стал бы так названивать покойнику.

Для очистки совести Вольницкий все же встретился со Шрапнелем и допросил его. Выяснилось: он руководит транспортной фирмой, владелец которой, некий Виляк, содержит грузовой транспорт и подряжает работать таких начальников автоколонн, как Шрапнель. Виляка не интересует, что они перевозят, лишь бы вовремя платили ему определенную сумму, а все, что сверх того заработают, — их зарплата. Шрапнель, будучи одним из руководителей такой колонны, просто-напросто старался повысить свои доходы с помощью другого прохиндея, Мирослава Кшевца.

Вольницкий сознательно отодвинул куда подальше хозяйственные мотивы преступления, даже в рапорте начальству не упомянул о них, проклиная Шрапнеля на чем свет стоит из-за потерянного на него времени.

Из рапортов сыщиков следовало, что воскресные вечера люди, как правило, редко проводят в одиночестве. Восемнадцать допрошенных мужского пола день провели в работах на участке, а сумрачный вечер за столом, в окружении семьи и даже гостей. Оказался среди свидетелей одинокий мужчина, так тут, можно сказать, правосудию повезло: у него обнаружился очень завистливый сосед по дачному участку, который иззавидовался, как у одинокого все буйно цветет и растет, вот и подглядывал за ним весь воскресный день. Пока было светло, украдкой наблюдал со своего участка, а когда стемнело, одинокий сосед ушел в дом. Завидущий и тут не оставил его в покое, в освещенное окно видел, как одинокий сначала разложил на столе посередине комнаты луковицы гладиолусов — ах, какие чудесные луковицы, а он еще в них копался! — а потом уселся перед телевизором с кружкой пива в руке. Вот так зависть к соседу и желание раскрыть секрет ботанических успехов счастливца обеспечили тому железное алиби. Даже десятиминутное отсутствие соседа неминуемо было бы замечено завистником.

Двое вообще выехали куда-то на уик-энд и вернулись около полуночи, что подтвердили дачные сторожа. У двух алиби не было вовсе. Один уверял, что уснул в ожидании возвращения от тещи жены с детьми, проснулся в девять и тогда в темных окнах его дома вспыхнул свет. А второй якобы отправился на прогулку. Без собаки. Врач ему велел совершать такие прогулки ежедневно. Он вышел в двадцать тридцать, гулял по бездорожью, сам никого не встретил, но уверен — кто-то его наверняка видел. В этой стране всегда кто-нибудь кого-нибудь видит.

— Странный он был какой-то, — докладывал сотрудник. — И злой вроде бы как холера, и одновременно очень чем-то довольный. Вот такие противоречивые чувства я в нем заметил.

Вольницкого заинтересовали противоречивые чувства, и он принялся расспрашивать своего опера:

— Его возраст?