Он не любил копировать природу. Лишь Кавальери во весь рост портрет Он набросал… В теченье долгих лет Вскрывал резцом он твердую породу. Он становился выше год от году, Он горы изваять бы мог, поэт, Художник, скульптор, зодчий, был одет Каменотесом, в пищу – хлеб и воду. Творец прекрасного, он был урод. Глаза прищурены, ребячий рот, Горбатый нос с отметиной за жалость. Козла бородка, то ли у того, Кого он ненавидел… С болью сжалось В нем, чтобы поместиться, божество! 18 августа 1947
"От мощных царств остались лишь гробницы..."
От мощных царств остались лишь гробницы Властителей непобедимых их, Изображения голов лихих, Эмблемы власти, змеи, львы и птицы. В седых стенах безмолвные бойницы, В музеях мумии, в бинтах сухих Цари беспомощно лежат, утих Как будто бой, в обломках колесницы. Сраженья с временем никто почти Не выиграл… Ты надписи прочти На памятниках, улыбнешься грустно, И к выводу простому ты придешь: От жизни остается лишь искусство, А от искусства всё, что в нем найдешь. 24 августа 1947
"Когда всему, что музыке подобно..."
Когда всему, что музыке подобно, Пришел на смену камень, всё вокруг Застыло, перья выпали из рук, – Один резец стучал о мрамор злобно. Был цвет из яшмы выточен подробно, Куском обсидиана замер звук, И жизнь тогда заговорила вдруг, И всё зашевелилось расторопно. Стал слышен грохот, дребезг, лязг и хруст, И вылетали из раскрытых уст Понятья, пережившие столетья. Слова искала мысль, чтоб наготу Свою прикрыть, но только междометья Она хватала в речи на лету. 24 августа 1947
"Делакруа из грязи сделать мог..."
Делакруа из грязи сделать мог Пенорожденной торс. Искусства сила В искусстве рук. Из глинистого ила И вылепил свое подобье бог. Материал сырой всегда убог. И золото мертво без ювелира, И без поэта не рокочет лира, И без ноги не двигнется сапог. Вся тайна в той настойчивой работе, Которою горел Буонарроти, Вскрывая камень яростным резцом. Как дикий зверь бежит на зверолова, Так на того, родился кто творцом, Встает из недр всё, что вмещает слово. 27 августа 1947
"Мне снится: в грубой ты сидишь телеге..."
Мне снится: в грубой ты сидишь телеге, Тебя везут в бессмертие… И вот На Грэвской площади уж эшафот Воздвигнут, он мрачней твоих элегий! Уж поздно, не помыслить о побеге, Еще мгновение, и отпадет Причина бурь ужасных и забот, А там, быть может, ждут иные неги. Я вспомню о тебе, Шенье Андрэ, Когда на смертном буду я одре. Почувствую дыханье тьмы морозной. Угаснет мысль в застывшем вдруг мозгу, Я ужас истины узнаю грозной, Я крикнуть захочу, но не смогу. 30 августа 1947