"В то время, отдаленное от нас..." (армянская легенда)
В то время, отдаленное от нас, Жил в мире человек с живой природой. И не бродили по лесам нимвроды, И безмятежный Авель стадо пас. Сияло солнце, и в заката час Покоем наполнялись неба своды, И золотели рек немые воды, И лань в траве стояла, вся лучась. Но мрачный дух на мир взирал со злобой. И поднял камень дьявол низколобый, И лань убил проклятый Давалу. И, кровью весь обрызганный без славы, Он превратился в черную скалу, В холодный мрамор с жилкою кровавой.
"Живут в Париже лошади и люди..."
Живут в Париже лошади и люди, – Тогда никто еще не знал авто. Он днями бродит в выцветшем пальто, Обросший бородою, как в безлюдьи. Он любит ветчину, и в этом блюде Он чувствует, быть может, как никто, Сирени аромат и небо то, Что в розах, но бюджет поэта скуден. Он без гроша, и ни пред кем колен Не склонит он – он все-таки Верлен! Одна хоть завалялась бы монета! А в золотой душе – сиянье, пир… И строчку знаменитого сонета Он начинает: жё сюи лямпир…
"Орфей умел когда-то чаровать..."
Орфей умел когда-то чаровать Опаснейших зверей игрой на лире, А звери жили и в античном мире, Хоть многим мнится, что там тишь и гладь. И львы переставали вдруг рычать И о кровавом забывали пире, Всё круг косматых становился шире, – На мордах их смирения печать! Но в мифе ничего не говорится О поведении людей… И мнится, На них навряд ли так влиял Орфей. Он открывал им в будущее двери, Он песни им на лире пел своей, А люди продолжали жить как звери.
"Светящаяся дышит темнота..."
Светящаяся дышит темнота, Пылают в ней восходы и закаты, – Рембрандта кистью не писать плакаты, Да и палитра у него не та. Не слишком ли она была густа? И современник, ужасом объятый, Смотрел на холст живой, но темноватый, И отворачивался неспроста. Что видел он? – Библейские мотивы, Портреты, – ни один из них не льстивый, – Пейзажа еле видимый намек… В том мастера он видел безрассудство, – Ему, конечно, было невдомек, Что может пережить века искусство.
"Я в мае к умирающей соседке..."
Я в мае к умирающей соседке Был приглашен как доктор, чтоб помочь. Стояла дивная над миром ночь, Пел соловей, шептались там, в беседке. А здесь лекарства, иглы, шприц, пипетки… Смерть с жизнью борется… Сосредоточь Весь опыт свой, будь господом точь-в-точь, Дхни жизнь в сей труп, стон издающий редкий. Всё пробовал, я сделал всё, что мог, Но я, по-видимому, был не бог, – Бо испустила дух больная эта. Навек запомнил я ее глаза, В них отблеск был того, быть может, света… Вот, сын мой, жутко как! А он: «Буза».
"Подвал он – разумеется, в газете..."