Художник, как сапожник, в стельку пьян. Не бочку выпил он, всего пол-литра, И заиграла радугой палитра, И мир вокруг лучами осиян. Сей нагрузившийся – из россиян, Ругнулся так, что не спасет молитва. Пьян, да умен, в нем шатких мыслей битва, В нем истина сияет сквозь туман. «Что Репин, Рембрандт! Я в одну неделю Такое напишу, что Рафаэлю, Ей-право, нос утру я самому!» Постиг он тайну вечного искусства… Но хмель прошел, и вновь кругом всё тускло, Быть глупым-глупым хочется уму.
"Блестящий Франц в ларце из перламутра..."
Блестящий Франс в ларце из перламутра Хранил шестнадцать редкостных вещей, Одна другой отделанных ярчей, И в каждой фраз сплетались перлы мудро. Из них одна в мой час заката утро Напомнит мне моих минувших дней, Ее храню я в памяти моей, – Там речь не о вакханке златокудрой. О рыжей грешнице там речь идет, – Она в тавернах пляшет и поет. Потом она ушла в каменоломню За чудотворцем тем, пришедшим из… «Его ты помнишь, милый Понтий? Ис…» – «Исус? Из Назарета? Нет, не помню».
"Монах пергамент набожной рукой..."
Монах пергамент набожной рукой Марал, – поэзия существовала. Моря не унимались, вместо вала Рассыпавшегося вставал другой. На площади, заполненной толпой, На выцветшем ковре под гул кимвала Плясунья гибким телом ликовала, И тут же пел поэт полуслепой. Навряд ли сыт он был своей работой, Зато не ведал нашей он заботы Предать тисненью музыку души, – Как будто рукопись – не книга это, Как будто перья и карандаши Не могут записать слова поэта.
"Хочу воспеть я дурака такого..."
Хочу воспеть я дурака такого, Который был упрям, как истукан, Как немец в дивной повести Лескова, Хваливший вкус горчицы «диафан». Купил дурак скребницу – не диван. Пружины спину режут, – он худого Не видит в том и, продавцу ни слова Не вымолвив, прилег читать роман. Роман скучнейший, средством лишь снотворным Служить бы мог, а мой дурак с упорным Трудом одолевает пухлый труд, Бессонницей потом всю жизнь страдая… Не думайте, что дураку капут, – Он жив и наслаждается, читая.
"Мой палец не украшен талисманом..."
Мой палец не украшен талисманом, Юон, меня писавший, мне не льстил, – Без соли он меня изобразил, Скорей хирургом, чем поэтом рьяным. Позировал часами я, и пьяным Вставал я с кресла, и почти без сил, Как выходец из сумрачных могил, Я брел к себе в сиянии туманном. А я не тот, что в раме золотой Сидит, объятый горестной мечтой, Над книжным шкафом, над угрюмым Дантом… Хоть в ад за грех стиха я попаду, – Не думаю, чтоб был таким педантом Мой дьявол, придираясь и в аду.
"Мы божьей милостью с тобой поэты..."
М.А.З.