Збиг: Стратегия и политика Збигнева Бжезинского

В любом случае, рассуждая о качествах стратегического мыслителя, очень мало говорят о характере самого человека и о его личных обстоятельствах, что порождает теории заговора. Ещё со времен работы в Трёхсторонней комиссии ни один политолог не был настолько часто главным действующим лицом разнообразных, подчас самых безумных, теорий заговора, как Збигнев Бжезинский. Среди более серьёзных мыслителей Бжезинский пользуется смешанной репутацией. Сторонники Макговерна среди демократов и их нынешние последователи называют его «ястребом»; многие республиканцы критикуют его за сдержанность в вопросах, требующих использования силы. Некоторые считают, что он слишком озабочен Россией, и обвиняют его в том, что он не может найти Южную Америку на карте; другие считают, что он слишком сосредоточен на Китае. Всем угодить невозможно (и уж точно не следует к этому стремиться). Время покажет, чьи идеи оказались ближе всего к исторической истине. Однажды Чжоу Эньлая попросили выразить своё мнение по поводу Французской революции, на что он ответил: «Об этом ещё слишком рано говорить». То же самое можно сказать и о Збигневе Бжезинском как о стратегическом мыслителе.

Часть IV. Портреты

Глава 15. Профессор

Стивен Ф. Сабо

Збигнев Бжезинский был блестящим преподавателем, заботившимся о своих студентах и использовавшим Гарвардский университет, Колумбийский университет, Совет по международным отношениям и Трёхстороннюю комиссию для подготовки к политической деятельности. Многие не академики с удивлением узнают, что на государственной службе он провёл только шесть лет, а всё остальное время в академии или в «мозговых центрах». К числу последних можно отнести Трёхстороннюю комиссию и вашингтонский Центр стратегических и международных исследований. После отставки «мозговые центры» предоставили ему возможность, согласно его собственным словам, переключиться с «создания политики к анализу и защите своих взглядов на политику»[304].

Но в определённых важных отношениях Бжезинский оставался академиком. На лекциях и интервью он говорил чёткими параграфами. Несмотря на то что «политическая наука», по его мнению, по большей части была лишена серьёзного содержания, его аналитическая способность и умение защищать свои взгляды являются следствием систематических исследований, чему он научился в своих школах и университетах: Университете Макгилла в Монреале, в Гарвардском и Колумбийском университетах и Школе передовых международных исследований Пола Нитце при Университете Джонса Хопкинса (SAIS). Из этих четырёх главных учебных заведений больше всего влияние на формирование Бжезинского оказал Гарвард. Именно там он узнал, что значит быть академиком и политологом, а также, в чём разница между этими двумя понятиями. В этом отношении его опыт сходен с опытом его знаменитых коллег по Гарварду – Сэмюэля Хантингтона и Генри Киссинджера, которых другие коллеги считали недостаточно серьёзными исследователями из-за того, что у них были внешние интересы и связи в мире политики.

Бжезинского всегда восхищали идеи, но, в отличие от большинства академиков, он стремился переводить идеи в политику и превращать теорию в практику. Такая ориентация и особенно его интерес к Советскому Союзу обусловлены его биографией. Он, как сын польских эмигрантов, рос в то время, когда родина его семьи находилась в зависимости от Советского Союза. Как он сам пишет: «Мои работы всегда связаны с какой-то фундаментальной политической или философской предпосылкой. Сначала в фокусе моего внимания был Советский Союз. Я считал его угрозой того же плана, что и гитлеризм. Затем я расширил эту мысль и задумался о том, что это значит для американской внешней политики»[305].