Несмотря на протесты, Бжезинский зарекомендовал себя в Колумбийском университете как отличный лектор и как организованный и очень умный профессор. Ф. Стивен Ларраби, бывший студент и позже младший член СНБ (Совета национальной безопасности), описывает Бжезинского как «потрясающего профессора, хорошо организованного, обладающего великолепными познаниями и дисциплинированного»[312]
. Он также был добросовестным руководителем.В мою бытность в Колумбийском университете четыре аспиранта, включая меня самого, заинтересовались холодной войной и решили организовать специальный курс. Мы спросили Бжезинского, не хочет ли он вести этот курс – довольно трудный, потому что нужно было составить совершенно новую программу, список для чтения и т. д. Бжезинский любезно согласился. Недели через две-три он подошёл ко мне и спросил: «Вы что-то делаете для этого курса?» Я, как ответственный студент, сказал: «Да, а почему вы спрашиваете?» Тогда он провёл меня в свой кабинет, где на столе лежали книг двадцать из библиотеки Колумбийского университета, посвящённые тематике курса, и спросил: «Зачем, если все эти книги у меня?»[313]
Покойный генерал-лейтенант Уильям Одом, сначала студент, а потом коллега по СНБ и близкий друг Бжезинского, также отзывался о нём положительно: «Лекции Бжезинского всегда были потрясающим событием»[314]
. Его давний коллега Чарльз Гати вспоминает: «Когда я познакомился со своей [будущей] женой в Колумбийском университете, она посещала один из курсов Бжезинского и была его помощницей по исследованиям. Помню, как усердно она занималась, да так, что у неё не оставалось времени на меня. Получить отметку у Бжезинского «А» было настоящим достижением»[315].Среди студентов Бжезинского в Колумбийском университете была и будущий государственный секретарь Мадлен Олбрайт. Вот её воспоминания о нём как о профессоре:
«Впервые я увидела Бжезинского, когда он, как молодой профессор из Гарварда, приехал прочитать лекцию в Уэллсли. Вскоре после этого он опубликовал книгу «Советский блок» – основательный анализ того, как Сталин собрал воедино свою империю.
Ему было всего тридцать с чем-то лет, но его уже цитировали, как пользующегося влиянием в политических кругах. Я подумала, что крайне важно поступить к нему на семинар по сравнительному коммунизму, что само по себе было новой идеей. При всём уважении к другим моим бывшим профессорам, я считаю, что это был лучший курс во всей моей аспирантуре. Преподаватель был непростой, но вдохновляющий, материал совершенно новый, и все студенты считали себя самыми выдающимися.
Бжезинский заставлял много читать по-русски, не спрашивая, по силам ли это нам. Поскольку он был хорошим другом моих знакомых Гарднеров [профессора Гарднера и миссис Ричард Гарднер], а я была старше многих студентов, мне посчастливилось наблюдать и его человеческую сторону. Но для большинства студентов он казался недоступным. Он был блестящим преподавателем, не снисходил до того, чтобы ограничиваться общими фразами, и, хотя говорил с польским акцентом, речь его всегда была чёткой и логичной. Даже тогда почти не было сомнений, что он сыграет важную роль во внешней политике США»[316]
.В SAIS курсы Бжезинского всегда пользовались большим интересом. После того, как в его класс записались пятьдесят шесть студентов, он ограничил свои семинары двадцатью студентами, получавшими право посещать их после строгого отбора. К своим преподавательским обязанностям он относился очень серьёзно и, несмотря на загруженность и частые предложения выступить с лекциями, никогда не пропускал занятия. У его студентов по SAIS о нём, как о преподавателе, сохранились самые тёплые воспоминания. Вот лишь некоторые из них.