Здесь была Бритт-Мари

Потом они молча сидели на стульях; наконец снова вошла мама Бена. Бритт-Мари поднялась, папа Макса остался сидеть, словно у него не хватало сил встать. Мама Бена, утешая, положила руку ему на плечо:

– Макс просил передать вам – скорее всего, в течение полугода он снова сможет играть в хоккей. Нога полностью восстановится. Его карьере ничто не угрожает.

Папа Макса не шевелился, уперев в грудь подбородок. Мама Бена кивнула Бритт-Мари. Бритт-Мари прикусила щеки. Мама Бена пошла обратно, когда папа Макса наконец поднес ладони к глазам, два раза, торопливо, капли упали между пальцами и повисли на щетине. Платка у него не было. На полу останутся пятна.

– А футбол? Когда он сможет снова играть в футбол?

В определенном возрасте почти все вопросы, которые человек ставит перед собой, сводятся к одному: как я живу эту жизнь?

33

Бритт-Мари сидела в одиночестве на уличной скамейке возле отделения скорой помощи. С охапкой тюльпанов. Ощущая ветер в волосах. Она думала о Париже. Какая удивительная власть у мест, где ты никогда не был. Стоит Бритт-Мари зажмуриться, и она чувствует под ногами булыжники парижских мостовых. Сейчас она ощущала их, может быть, отчетливее, чем когда-либо в жизни. Словно, оторвавшись от пола, когда Бен забил гол, она приземлилась другим человеком. Человеком, который не боится прыгнуть.

– Здесь свободно? – спросил голос.

В голосе слышалась улыбка. Бритт-Мари тоже улыбнулась, потом открыла глаза. И медленно кивнула:

– Совершенно свободно.

– Ты хрипишь, – улыбнулся Свен.

Она кивнула:

– Грипп.

Свен захохотал. У Бритт-Мари все внутри смеялось. Свен сел и протянул ей керамическую вазу.

– Я, ну да, ну да, я сделал ее для тебя. Я хожу на курсы. Я подумал, ну… ты поставишь в нее тюльпаны.

Бритт-Мари прижала вазу к себе. Шероховатая поверхность – словно замусоленная шерсть игрушечного зверя, которого ты не дала забрать в стирку.

– Сегодня было потрясающе. Да. Позволь признаться. Просто сказочно, – выговорила она.

– Футбол – сказочная игра, – согласился Свен.

Словно в жизни все так просто.

– Это было так чудесно – снова почувствовать восторг, – шепнула она.

Свен улыбнулся, повернулся к ней и уже, кажется, собрался что-то сказать, когда она остановила его, собрав все свое благоразумие в один подавленный вздох, и произнесла:

– Если это не слишком тебя затруднит, я была бы крайне благодарна, если бы ты развез детей по домам.

Свен на глазах стал меньше ростом. Сердце перевернулось в груди у Бритт-Мари. У него – тоже.

– Я полагаю, что это значит, ну… Полагаю, что в таком случае домой тебя отвезет Кент, – с трудом выговорил он.

– Да, – шепнула она.

Он сидел молча, держась за край скамейки. Она тоже, потому что ей нравилось держаться за край скамейки, если за него держится Свен. Бритт-Мари покосилась на Свена; ей хотелось сказать, что он ни в чем не виноват. Что она просто слишком старая, чтобы влюбляться. Что он найдет кого-нибудь получше. Что он заслуживает кого-нибудь получше. Заслуживает совершенства. Но она ничего не сказала, потому что боялась – вдруг он скажет, что это и есть она, Бритт-Мари.

За окнами БМВ проносился город и дорога; Бритт-Мари все еще сжимала в руках вазу. От подавленных желаний ныло в груди. Кент, конечно, всю дорогу разглагольствовал. Начал с футбола и детей, но скоро съехал на бизнес, немцев и планы. Он хочет поехать в отпуск, говорит он, – только Бритт-Мари и он. Можно ходить в театр. Отправиться на море. Только надо немножко подождать. Сначала надо завершить кое-какие дела – и все. Когда они въезжали в Борг, он пошутил, что этот поселок настолько мал, что двое людей могут стоять с двух его концов и разговаривать, не повышая голоса.

– А если лечь, то ноги упрутся в соседний поселок! – веселился Кент, и, так как Бритт-Мари не засмеялась, он повторил шутку.

Словно проблема в этом.

– О’кей. Сбегай за вещами, и мы уезжаем! – невозмутимо сказал Кент, когда БМВ остановилась перед домом Банк.

– Сейчас? – просипела Бритт-Мари; боль пульсировала в горле от каждого произносимого звука.

– Да, черт возьми, у меня утром встреча. Если поедем сейчас, то дорога будет пустая! – распорядился Кент, барабаня пальцами по приборной доске, словно желая поторопить Бритт-Мари.

– Не можем же мы уехать отсюда посреди ночи, – едва слышно возразила Бритт-Мари.

– Почему не можем? – удивился Кент.

– Потому что только уголовники разъезжают среди ночи, – убежденно прошептала Бритт-Мари.

– О господи боже, любимая, возьми себя в руки, – заныл Кент.

Ногти Бритт-Мари впились в вазу.

– Я еще даже не уволилась с работы. Я ни в коем случае не могу уехать, не уволившись. Видишь ли, я должна вернуть ключи.

– Ну любимая, это ведь не такая уж «работа»? – Кент засмеялся, воздев руки к потолку.

Бритт-Мари прикусила щеки.

– Для меня это работа, – прошептала она.

– Дадада, я не это хотел сказать, любимая. Не обижайся. Но ты же можешь позвонить с дороги? Это ведь не так уж важно? У меня завтра встреча! – сказал Кент, словно это ему приходится приспосабливаться к ее планам, а не наоборот.

Бритт-Мари промолчала. Кент погладил себя по подбородку и заметил – явно в шутку: