Здесь и сейчас

Только в Кириной жизни ничего не менялось, она была и оставалась хранительницей очага, примиряющей силой и домашним ангелом. С годами стало тяжелей бегать по магазинам, стоять в очередях, носить неподъемные сумки, готовить на большую семью. Но в последнее время готовить приходилось намного меньше – все обедали на стороне, дома почти не бывали. А вот уедут Марина с Николаем – и вообще семья на треть меньше станет.

Марина хоть и хорохорилась, но детей оставлять боялась. Виданное ли дело, чтобы из-под маминого крыла, да в омут головой. Это они только с виду такие самостоятельные – что хочу, то и ворочу! – а на деле ведь несмышленые, глупые совсем. Разве что драться перестали. Но командировка позволяла купить кооперативную квартиру, жить вместе становилось тесно. С каждым из детей была проведена индивидуальная прощальная беседа с вправлением мозгов и строгим наказом во всем слушать Киру.

Уже взяты были билеты на самолет, упакованы чемоданы, когда случилась очередная напасть – очередные канадские гости, а точнее гость. Ехал поглядеть на историческую родину сын тетушки Нины Уолтер, по-русски Володя. Сорока с лишним лет Володя работал в Торонто зубным врачом, имел собственный дом и не имел собственной семьи. По-русски он понимал, пусть и недостаточно хорошо, но почти не говорил – в этом принимающая сторона видела большую проблему. Почти все старшее поколение в школе изучало немецкий, да и тот успешно забыли. Вся надежда была на Веру, освоившую английский язык если не в совершенстве, то далеко за пределами фразы «London is a capital of Great Britain».

Снова собиралась за хлебосольно накрытым столом большая семья, снова закрывались поплотней форточки и задергивались занавески. Все по заранее утвержденному и отработанному сценарию, с той разницей, что в этот раз желающих встречать родственника в аэропорту никак не находилось. Все боялись: одно дело – безобидные старушки, выходцы почти что из СССР, а совсем другое – молодой мужик, коренной канадец. Вдруг он агент ЦРУ, вербовать примется прямо у трапа? Что тогда, в КГБ на него стучать или соглашаться? Рисковать имеющимися благами, пусть и небольшими, никто не хотел.

Марина, одной ногой стоящая на Черном континенте, накануне визита лежала с мигренью и мокрым полотенцем на голове, ожидала скорого вызова в КГБ и клейма невыездной. Дяди-Петина семья тоже самоустранилась, невзирая на гипотетические подарки. На амбразуру была брошена Вера: и поговорить может, и что с простой лаборантки возьмешь. Вера, надо сказать, с задачей справилась блестяще: на аэродроме встретила, в гостиницу отвезла, в гости пригласила. Более того, взяла в поликлинике больничный и все пять дней носилась с гостем, как с писаной торбой, состоя при нем бесплатным толмачом и гидом.

А интересно Уолтеру было все: он ходил в Эрмитаж и Кировский театр, ездил в Петродворец и Разлив, гулял по городу, питался в ресторанах, посещал магазины. Бесстрашно спускался в метро, отказавшись от передвижения на такси, толкался в переполненном троллейбусе, стоял вместе с Верой в очереди за кофе в зернах, пытаясь хоть как-то понять загадочную русскую душу. Он задавал столько глупых, по меркам советского человека, вопросов, что Вера иногда даже не отвечала, просто смотрела ему в глаза и улыбалась. Он понимал это правильно – тоже улыбался в ответ и пожимал плечами, но больше не спрашивал. А Вере меньше всего хотелось его обижать, ведь Уолтер оказался в ее жизни первым мужчиной, оказывающим настоящие знаки внимания. Нет, были, разумеется, в ее коротенькой жизни и походы с мальчиками в кино, где под покровом темноты чьи-то руки брали в свои ладони ее кисть, и даже ложились на острые коленки, были букетики мимозы на Женский день, тесные объятия на танцах, приглашения в театр и кафе-мороженое, но с Уолтером все было иначе. Канадский зубной врач чувствовал себя миллионером в этой дикой стране, оттого и знаки внимания его имели оттенок шикарного ухаживания.

Он видел Верины джинсы – болгарские, фирмы «Рила», ушитые в поясе, – и покупал ей в «Березке» настоящий «Вранглер», замечал стертые до крови пятки и покупал французские туфли, а заодно, желая еще раз увидеть такие лучащиеся счастьем глаза, покупал пальто и сапоги.

Надежда зверела от зависти и требовала взять ее с собой. Вера только усмехалась и брала. Казалось бы, с двумя молодыми девушками, тем более внешне похожими друг на дружку, как две капли воды, записной жених Уолтер должен был бы чувствовать себя просто арабским шейхом, но не тут-то было. У Надежды при получении кроссовок глаза не загорелись, не заискрились счастливой благодарностью, и Уолтер быстро утратил к ней интерес. Хотя Надежда была определенно ярче и раскованней сестры, даже красивее.