Здесь люди

Мы так увлеклись, что, когда попали на территорию детского дома, даже не обратили внимания на встречавшего нас странного охранника. Когда мы его проехали, Жека шепнул:

– Это бывший воспитанник дома. Им потом деваться некуда.

Охранник явно был не в порядке. И тут только до меня дошло – это интернат для инвалидов.

К этому оказалась совершенно не готова. Нас встретила медсестра. Вытащили коробки, отнесли их. А в руках у нас были эти дурацкие пакетики с конфетами.

Медсестра смотрит на них:

– Нет, сосалки ребятам нельзя. Только некоторым. Я вам покажу, кому дать можно. Подавиться могут.

Рядом стоят другие работницы.

– Игрушки тоже нельзя. Возьмите штуки четыре.

И начинает загибать пальцами и считать тихо вслух:

– Маша, Саша, Витя… Ну штук пять пакетиков возьмите, я покажу. А остальным прямо в ротик надо класть – причём не целые конфеты, а маленькими кусочками.

Мы судорожно рвём пакеты и ищем мягкие конфеты. Как назло, у нас в основном сосалки. В панике разделяем.

Выходим в коридор – и в нос бьёт затхлый запах. Здесь много лежачих, которые ходят под себя…

Нас ведут коридорами, и мне все хуже и хуже. Готова была к взрывам снарядов, бомбоубежищам, но не к этому.

Тяжело описывать детей с синдромом Дауна, ДЦП и детей, чьих диагнозов не знаю, но видно, что они вообще ничего не понимают – лишь мычат и руки тянут.

Пока шли, Жека сказал:

– Летом здесь снаряды падали в 100 метрах от дома. А куда всех девать? Здесь девчонкам уже полгода не платят зарплату, а они моют горшки, не бросают детей… Героини.

Начинаю вглядываться в нянечек, медсестру – в «девчонок». Читала про ужасы подобных мест, про жестокость персонала. Но передо мной были настоящие женщины. Вы можете себе представить, что такое таскать всех этих детей в подвалы во время обстрелов и бомбёжек?

Есть буйные, есть совсем лежачие. А в интернате персонал в основном женский. Кому эти дети нужны? Куда их вывозить? Эвакуировать? Куда?

Когда мы зашли, начался вой, словно мы попали в улей. Со всех сторон потянулись руки.

Мы бегали между ними и клали в рот конфеты. Некоторые нам улыбались в ответ. Часто было даже неясно, понимали ли они, что происходит. Кто-то кричать начинал. Один ребёнок отказывался брать конфету. Другой вокруг меня бегал и всё время пытался отнять конфеты у остальных.

Был мальчик, который тянул руки, а когда я давала ему конфету, начинал мычать, отворачиваться и руками на меня махать. Я отходила, а он опять руки тянул. Я так три раза к нему подходила, и история повторялась. Ничего не понимала, пока медсестра не увидела меня с мальчишкой:

– Он ест, только если дают из ложки…

Один мальчик, показалось, взял меня за руку, и немного стиснул её, и улыбнулся.

А ещё очень запомнилась девочка. Ей подарили пакетик с игрушкой и конфетами. Она достала мягкое сердечко с ручками. Обхватила его нежно-нежно и прижала к себе, как живое, а потом начала целовать. Целовала и обнимала. Обнимала и целовала.

Я пыталась улыбаться им, пыталась радоваться. А хотелось захлопнуть дверь и убежать. В голове только одно: господи, ведь не бросили этих детей. От многих никакой отдачи, никакой реакции. Они же не скажут спасибо, они же даже не ответят на эту ласку. Многие вообще ничего не понимают.

– Скажите, что вам нужно? Еда?

– Еда у нас есть. Привозят. Вот недавно какой-то иностранец-боксёр дал много еды специально для нашего детского дома… А нам катастрофически не хватает памперсов, особенно пятёрки и шестёрки.

– Что ещё? Много детей?

А в голове мысль: иностранец-боксёр дал детям еду. Детям-инвалидам. Где-то в Краснодоне. На далеком для него Донбассе. А мы?

– Мы вам показали самых адекватных. Наверху лежат повыше вас, у нас же они тут до 18 лет. Так что нужны памперсы для взрослых… Многие только ползают, кто-то только лежит… Нам предложили многоразовые памперсы, но у нас нечем стирать. Порошков, да и вообще чистящих средств нет! Нам памперсы нужны, это просто необходимо.

Когда уходили, все «девчонки» выстроились в ряд. Стоят, улыбаются. Глаза влажные, кто-то носом шмыгает. Мне они все кажутся сказочно прекрасными.

Каждый раз, когда уходишь, не знаешь, что сказать. Эта заминка, когда тебе благодарны, а ты просто испытываешь чувство вины – за то, что уже через пару дней будешь в безопасности, а они нет. За то, что у них рядом падают снаряды, но они никуда не уйдут. А ты будешь в тепле и тишине.

Одна другую пихает локтем, подмигивает медсестре:

– Ну скажи им, скажи!

– ?

– Прокладки!

Медсестра:

– Да, вы знаете, у нас же девочки, у некоторых с 11 лет уже менструация. Нам бы…

– Да, для нас тоже!

Все смущённо захохотали, наши мальчишки отвели глаза.

Там работают одни женщины. Все мужчины, кто таскал коробки, кто на охране был, – это бывшие воспитанники дома.

«Почему все не уедут?». После первой поездки потеряла многих друзей. Даже не знаю, как это получилось, но мы перестали общаться. Вычеркнули друг друга из жизни. Для них я стала человеком, который своими репортажами разжигает войну. Для меня они стали лицемерами, которые не хотят видеть ужаса происходящего. Они не верили мне, но верили непонятным сообщениям в интернете.