Здесь, под небом чужим

– Я не Иван, – сказал он серьезно.

– Так кто же вы?

– Имени своего я вам не скажу, зовите меня Иваном, а то, не дай Бог, где-нибудь оговоритесь, назовете по-настоящему. А жандармское ухо тут как тут. К Ивану же я привык.

Вот оно что! Выходит, не зря я с первой встречи заподозрил в нем некое второе дно. Немецкий шпион? Но что шпиону вынюхивать в провинциальном Г., где весь гарнизон – двадцать солдат-инвалидов?

– Вы скрываетесь от полиции? – спросил я нерешительно.

– Вроде того. И не только, но об этом после.

– Ну-ну. Расскажете, если меня не убьют?

– А вы, человеколюбец, небось собрались в воздух палить?

Когда мы подъехали, противник уже был на месте. Иван отогнал авто в глубь леса, чтобы с дороги оно не было заметно. Неподалеку фендрик привязывал лошадь с пролеткой к дереву. Видно, его назначили возницей, чтоб избежать лишних глаз. Мы вышли на поляну. Седоусый капитан протаптывал прямую тропинку в мокрой от росы траве, втыкал ветку, обозначая барьер, отсчитывал от нее двадцать шагов и втыкал вторую ветку. Поодаль стоял, отвернувшись, сложив руки на груди, князь. Он глядел в небеса, то и дело нарушая наполеоновскую позу, чтобы оборониться от очередного комара.

– Это ваш секундант? – спросил капитан, увидев меня с Иваном. – Нашли все же.

– Здравия желаю, ваше благородие, – отрапортовал Иван. – Унтер-офицер Михайлов к вашим услугам.

– Ну-ну, хоть так, – промолвил капитан. – Давай, секундант, проверим оружие.

– Прежде я еще раз предлагаю покончить дело миром, – я возвысил голос, чтобы он достал до отдаленного князя. – Уважаемый Кирилл Мартемьянович, повторяю, что осуждаю свою невыдержанность и приношу вам свои извинения!

– Господа, господа, помиритесь! – выкрикнул фендрик.

– Это невозможно! – обернулся к нам Кирилл.

– Умоляю! – фендрик подбежал к князю и упал на колени. – Умоляю! Помиритесь!

– Не позорьтесь, подпоручик! Ваш отец вас бы высек! Стыдно! К делу!

И князь шагнул к протоптанной тропинке. У него за спиной, отряхиваясь, поднимался с колен несчастный фендрик.

– Осмотрим оружие, – сказал капитан и протянул Ивану револьвер князя.

Иван же передал ему мой.

– Наган господина Лобачева в порядке, – сказал капитан.

– А вот у вас огрех! – заявил вдруг Иван. – Нехорошо-с, ваше благородие! Не по-честному!

– Что такое, что ты несешь, дурень, – возмутился капитан.

– У вас пуля обкусанная! Как бы дум-дум!

– Этого быть не может!

– Смотрите сами, – Иван протянул капитану патрон с пулей. Капитан вытащил очки, нацепил на нос и долго рассматривал патрон.

– Кирилл Мартемьянович, что вы наделали?! – растерянно сказал он. – А я вам поверил, не стал смотреть.

– Это ерунда какая-то! Подмена! – вскричал князь. – Этот и подменил.

Он бросился к Ивану, схватил за ворот и стал трясти. Капитан и фендрик с трудом его оттащили.

Тут я понадеялся, что мне, кажется, везет, казнь отменяется и не грех вмешаться.

– Господа, поединок состояться не может. Ваша сторона повела себя неподобающим образом, – сказал я. – Прощайте, господа. Иван, пошли!

– Черт знает что! Нельзя так! – выкрикнул капитан. – Теперь вы обязаны вызвать князя. Ваше право будет – стрелять первым. Иначе – суд чести!

– Князь, я вас прощаю, – сказал я.

– Револьвер! Револьвер! – закричал князь. – Я убью его! Отдайте револьвер!

Он рвался, и опять его держали капитан и подпоручик.

Иван взмахнул моим наганом.

– Господа, мы тоже могем палить, – сказал Иван и стал деловито заталкивать патроны в барабан. – Нишкните!

– Господин полковник, будет суд, – сказал капитан.

– Не советую затевать. Суд обернется против вас. Вы подменили патрон. И вообще – все это дурь несосветимая! – сказал я и почти дословно повторил Ивана. – Дуэль – пережиток прошлых времен.

И мы уехали.

Разговор по дороге:

– Иван, откуда же дум-дум? Это князь зарядил?

– Я подменил. Патроны у вас одинаковые. Пулю я заранее обкусал, вот и получился дум-дум. А подменить – мгновение. Не хватало, чтоб такого человека, как вы, убили бы из-за пустых предрассудков. Живой не без места, мертвый не без могилы.

Никита Селянин

Тщеславие, тщеславие… Сочинив преображение Ивана, я возгордился. Да, именно сочинив и заставив его произносить какие-то определенные слова. В дневнике доктора Л. о самой дуэли и внезапном превращении простолюдина Ивана в совершенно другого человека написано всего несколько глухих фраз. Быть может, доктор опасался, что дневник его может попасть в руки полиции и станет доносом на себя и Ивана? Но мне-то нужно было объяснить современному зрителю, кто же такой этот Иван, откуда он взялся. Что такого он, подпольный человек, мог рассказать о себе доктору Лобачеву? Пришлось взяться за его жизнеописание.