Здесь, под небом чужим

Волки ползали по этим полям на подгибающихся от переедания лапах – слишком много было у них жратвы. Но всадники, слыша вой, невольно втягивали головы в плечи, кони прядали ушами.

Отряд подходил к селу – крайние дома находились уже совсем рядом, – люди, предвкушая отдых под теплой крышей, озабоченно потирали руки: под крышей можно ведь не только согреться, но и ухватить за ляжку какую-нибудь очаровательную вдовушку лет восемнадцати, – как из села вынеслась конная лава, стремительно растеклась по полю, беря красный отряд в кольцо.

– К бою! – запоздало закричал оторопевший командир, но подавай тревожную команду, не подавай – это бесполезно: натиска лавы отряду не выдержать, недаром красноармейцы слышали вой волков – чуяли серые свежанину. – За мной! – одиноко и обреченно прокричал командир, выдернул из ножен клинок и помчался навстречу лаве.

Половина отряда поскакала за командиром, вторая половина повернула вспять, устремилась прямо к закатному солнцу, словно бы хотела раствориться в нем.

Лошадь вынесла командира на Махно. Тот сидел на лошади ловко, словно бы слившись с ней, прикипев к седлу и бросив поводья; в правой руке он держал шашку, в левой маузер, – маленький неуязвимый страшный батька.

«Махно! – мелькнуло в голове командира. Он никогда не видел батьку, только слышал о нем, знал, что тот имеет парнишечье телосложение – не мужик, а мальчишка, худосочный деревенский парнишонка, которому бы надо еще мамкиной титькой попитаться, а он уже командует грозной Повстанческой армией… – Махно это, он самый…»

Командир выбил из себя воинственный сиплый вскрик, словно бы хотел испугать батьку, но вскрик получился слабым, командир не услышал его и нехорошо удивился: отчего же у него пропал голос? Махно ловко отбил удар его шашки, сделал резкое винтовое движение лезвием, и шашка, словно бы поддетая неведомой колдовской силой, вылетела у красного командира из руки.

– Ы-ы-ы! – закричал командир, поняв, что остался безоружным – револьвер достать он не успеет. Махно, увидев глаза этого человека, ловко отодвинул коня в сторону, острием подцепил валявшуюся на земле шашку и, скаля зубы хищно и весело, подкинул ее в воздух, стараясь, чтобы клинок вернулся точно в руку владельцу. Так оно и получилось. Командир подцепил шашку на лету, извернулся, поднимая коня на дыбы, и поднял над головой клинок. – Ы-ы-ы!

Он с силой рубанул Махно по голове, ему показалось, что удар достиг цели, но в последний момент его шашка будто бы налетела на невидимое препятствие, раздался резкий металлический скрежет, во все стороны сыпанули яркие электрические брызги, и командир красного отряда с ужасом ощутил, что клинок у него вновь вылетел из руки. Он неверяще закричал: не мог понять, откуда в таком хилом невесомом теле берется недюжинная сила? И ловкость сатанинская… Откуда она?

– Ы-ы-ы, сволочь махновская!

– Сволочь махновская? – Голос батьки опасно зазвенел, он с силой рубанул красного командира клинком по шее.

Через полчаса от отряда не осталось ни одного человека – отряд был вырублен целиком.

Махно вытер шашку о тело лежавшего конармейца, выпрямился с блестящими влажными глазами:

– Так отныне будем поступать со всеми большевиками!

Вечером на заседании штаба было решено пробиваться на Азов, к корпусу, которым командовал старый махновский рубака Трофим Вдовиченко. Надо было создавать крупный кулак – поодиночке же, малыми отрядами, махновцы будут передавлены, словно щенки, – и сил больших не понадобится, чтобы передавить их.

Махно был печален, голова у него подергивалась мелко, подбито, будто после контузии, одну ногу он приволакивал, говорить старался мало и только по делу.

– На железной дороге стоят бронепоезда, – сказал ему Марченко. – Когда мы пробивались к тебе, батька, бронепоезда нас поливали свинцом, как дождем, – не жалели, и снарядов не жалели. Снарядами они могут накрыть целую сотню километров, такая это сила, батька.

– Верю, – тихо и печально проговорил Махно. – Но на всякую пробку есть штопор с винтом. Пару ящиков динамита под железнодорожные рельсы и – хрясь пути под небеса, чтобы железо в рогульки позакручивалось, а бронепоезда оказались на мели, как караси… Пока мы живы – крови красным попортим вволю.

– Да, батька, – согласился с ним Марченко, – рельсы надо рвать. Иначе они нас щелбанами защелкают.

Услышав забытое детское слово «щелбан», батька улыбнулся. Через полминуты лицо его вновь приобрело печальное выражение.

– Пойдем в Новоспасовку, – сказал Махно. – Там, по данным разведки, стоит корпус Трофима. Бог не выдаст, – батька хотел перекреститься, но передумал, мотнул головой, будто шел против ветра, – если Бог не выдаст, то доскребемся до Азова.

По пятам Махно шло преследование – первой за ними увязалась киргизская кавалерийская бригада, командир у киргизов был напористый, горячий, сообразительный, из тех, что если уж вцепится в чей-нибудь хвост – ни за что не отпустит.

Махно, узнав о преследовании, недовольно помотал головой:

– Надоел мне этот козел!