Здесь, под небом чужим

Ночной Бердянск затих, чекисты выкатили во двор особняка, который занимали, две пушки, забили в стволы снаряды. Жаль, что толковых артиллеристов в Бердянске не нашлось, те, что были, – не в счет, они с трудом отличали ствол пушки от сошников. Ночью из Бердянска ушла стрелковая бригада – командир увел ее из города специально.

Председатель ревкома спросил у него: зачем он это делает? Командир, хмуря брови и глядя председателю ревкома прямо в глаза, признался честно:

– У меня три четверти личного состава симпатизируют махновцам. Оставлять такую бригаду в городе я не имею права. При первой же атаке махновцев они побегут им навстречу, город сдадут со всеми потрохами. И меня сдадут.

– Понял, – глухо произнес председатель ревкома, – все понял… Ты прав, командир. И решение принял правильное… Уходи!

Но уйти далеко бригада не успела – в шесть часов утра, в темноте, ее догнали махновцы, стремительные, беспощадные, клинками изрубили штаб – не пожалели даже несчастных писарей и конюхов, пластовали всех подряд. В коротком бою этом, в котором почти не было слышно выстрелов, – драка шла молчаливая, с редкими вскриками и матом, люди дрались, сжав зубы, с сипеньем, – погибли и командир бригады, и комиссар, и начальник штаба.

Бригада практически целиком перешла на сторону Махно.

В городе тоже шла драка. Дольше всех держались чекисты – выстрелы на Итальянской улице звучали до десяти часов утра.

Махновцы взломали двери чекистских подвалов и выпустили оттуда всех арестованных, разбираться, кто из них за что сидел, не стали, предложили только:

– Кто из вас, товарищи дорогие, хочет вступить в наши ряды и под святым черным знаменем бить красных – вступайте!

Желающих оказалось немного.

Листовки отпечатать не успели – над городом взвились три красные ракеты. Махно срочно покинул Бердянск.

По предположению Фрунзе, много раз угадывавшего ходы батьки, Махно должен был обязательно появиться в Андреевке. Там Фрунзе намеревался завязать горловину мешка: подтянул 42-ю дивизию с северо-востока, с запада – сводную дивизию курсантов, с юга – 2-ю стрелковую дивизию и 3-ю Киевскую бригаду курсантов… Плюс – три дивизии кавалерии: 5, 7 и 9-ю плюс также Интербригаду, которая не любила ломать себе ноги – также разъезжала верхом. Кроме того, с юга подходила Донская дивизия. В результате кулак получался не меньше, чем тот, которым вытолкали из Крыма Врангеля. Может быть, даже помощнее.

Махно вызвал к себе Задова:

– Лева, проведи разведку. Нужны точные данные. От тебя зависит, что мы будем делать завтра утром.

Задов понимающе кивнул и исчез.

Батька тоже постарался собрать кулак немаленький: три с половиной тысячи сабель, пятьсот штыков, пятьсот пулеметов и шестнадцать пушек, – чтобы сломать этот кулак, учитывая то, что Махно воюет не по воинским канонам, а вопреки им, – надо было иметь силу немалую. Красные собрали эту силу – надоел им проказник-батька, умеющий, будто опытный налим, выскочить из любого плотного сжима. Силе предстояло схлестнуться с силой.

Утром, в сером холодной сумраке, Лева Задов разбудил батьку:

– Через полтора часа начнется атака красных. – Голос у Задова был спокойным, немного сонным, глядя на этого человека, нельзя было сказать, что он не спал уже трое суток. – Первой, после артподготовки, выступит сорок вторая дивизия, стиснет кольцо с севера, с юга подойдет Донская дивизия – и мы, батька, в чужом кулаке…

– Это они так считают.

– Они, – невозмутимо подтвердил Лева Задов.

– А мы так не считаем. – Махно зевнул и заскрипел костями, натягивая на ноги сапоги. Спал он в верхней одежде. – У нас, Лева, и головы есть не хуже, чем у красных, и задницы.

– Само собою разумеется, батька, – согласился с Махно Задов.

– Надо рассредоточиться по окоему села, по всему кругу, – сказал Махно. – Артиллерия, она будет бить по центру, по штабу. Ну и пусть бьет, раз ей этого очень хочется. Фома Кожин со своими тачанками должен выступить первым, – он рубит этих храбрецов, молотит, давит, плющит их, дробит в порошок, а дело доделывает конница…

Конницей теперь командовал поседевший, ставший нелюдимым и страшным Алексей Марченко.

– Разумеешь, Лева?

– Разумею.

– Не думаю, что товарищ Фрунзе сегодня сумеет сломить нам голову – не выйдет у него ничего. А мы вот ему голову свернем, – закончил батька убежденно и велел позвать к нему Кожина и Марченко.

Посидев немного, они расписали бой, как по нотам. Не было еще силы, которая могла бы сдержать натиск двухсот тачанок – именно столько выставил командир пулеметного полка Кожин, чтобы достойно встретить наступающую 42-ю дивизию. Тачанки вынеслись из села навстречу пехотной цепи, на лету лихо развернулись и в то же мгновение раздался частый пулеметный стук. Огонь был таким плотным, что от него, казалось, должно было лопнуть небо – даже воздух раскалился… Звук рвал уши, земля дрожала, недавно выпавший снег стремительно слизнула теплая кровяная река.

Срубив наступающую цепь, пулеметы умолкли, из-за тачанок вынеслась конница Алексея Марченко.