Здесь, под небом чужим

– Да, в этом весь Троцкий, – согласился Пархоменко. – А насчет объединения… – Пархоменко вздохнул. – Сейчас, наоборот, надо разъединяться и действовать мелкими отрядами. Расстановка фигур на поле такова, что красным сломать крупную силу проще, чем одолеть несколько мелких групп. Красные группируются в мощные кулаки, охватывают огромные территории и жируют на них как хотят. – Пархоменко отер грязной рукой лицо и спросил неожиданно жалким голосом: – У тебя горячая вода есть?

– Сегодня есть. Хотя бывает не всегда. Суп нам, Иван, красные не каждый день позволяют приготовить.

– Накорми моих хлопцев, Нестор, – неделю горячего не ели.

Батька приподнялся, поискал глазами Трояна, чтобы отдать ему приказ, но в следующее мгновение охнул и опустился с недоуменно-горестным видом: а ведь Трояна-то уже нет… Погиб Гаврюшка Троян в неравном бою совсем недавно. Рядом ныне держится Лева Задов – только он, что называется, допущен к телу.

– Лева! – выкрикнул Махно, стараясь нагнать в свой голос зычности, веса, но попытка не удалась – простуженный голос его звучал дыряво, как-то несерьезно. Впрочем, Леве Задову и этого было достаточно – через мгновение он предстал перед батькой, глянул мрачно на Пархоменко и отвел глаза в сторону.

Махно перехватил его взгляд.

– Лева, ты здесь ни при чем, я сам все объясню Ивану. А пока скажи Галине, пусть она накормит хлопцев Пархоменко горячим.

Задов молча кивнул и удалился.

– Замороженный он у тебя какой-то, – проводив Задова взглядом, сказал Пархоменко.

– Это только внешне. На деле он очень даже поворотливый.

– А чего ты хотел мне объяснить?

Батька втянул в ноздри воздух, шумно выдохнул.

– Понимаешь… Ты только не кипятись.

Пархоменко поднял заморенное лицо и скосил на батьку усталый, опрокинутый внутрь самого себя взгляд.

– Что-то я не похож на человека, который может кипятиться, – произнес он тихо.

– В общем, Иван… – Батька вновь набрал в рот воздуха, сморщился страдальчески, потом выдохнул жарко и свободно: – Я хочу, чтобы ты узнал это от меня, а не от кого-то другого… Мы расстреляли твоего брата.

– Расстреляли Сашку? – Пархоменко невольно дернулся, лицо его исказила боль, он оглянулся с беспомощным видом, словно бы у кого-то искал поддержки либо опровержения этой новости, но поддержки не нашел, опровержения не услышал и хлопнул кулаком по колену.

– Понимаешь, выхода другого не было, – виновато произнес Махно. – Либо он нас, либо мы его, одно из двух… Его дивизия вцепилась в нас зубами – не вырваться. Чтобы вырваться, надо было ликвидировать командира.

– Ясно, – с болью произнес Пархоменко, помотал головою, не зная, как относиться к тому, что он услышал. – Эх, Сашка!..

– Прости нас, Иван, – Махно прикоснулся рукой к плечу Пархоменко, – и пойми правильно…

Пархоменко что-то гулко сглотнул – то ли слезы, то ли что-то еще. Кажется, все-таки слезы.

– Я понимаю, это борьба, лютая борьба, – произнес он хрипло. – Кто кого? Жаль только Сашку.

– И мне жаль, – искренне произнес батька, – но сдвинуть его с позиций, на которых он стоял, было невозможно.

– Он слишком был предан красным, Ленину. – Пархоменко вновь помотал головой, хлопнул кулаком по колену, по грязному усталому лицу его потекли слезы…

На следующий день Махно изменил свой маршрут, развернул повстанческое войско едва ли не на сто восемьдесят градусов и пошел на Дон. Оттуда, если Дон не даст пополнения, собирался идти домой, на екатеринославскую землю. Дома, как говорится, легче будет, дома и стены помогают.

На Дону Махно остановился в одной из станиц – тихой, с несколькими сожженными домами, лишенной живности – ни собак в станице не было, ни кур, ни лошадей – все подгребла война, ничего не оставила.

Батькина тачанка лихо развернулась и застыла у крыльца станичной конторы, украшенной линялым красным флагом. Махно, увидев флаг, побледнел, крепко сжал челюсти и потянулся рукой к маузеру.

Достав оружие, взвел курок и, почти не целясь, выстрелил. Древко флага дрогнуло, в сторону отлетела щепка, Махно раздраженно дернул щекой и выстрелил еще раз.

Древко дрогнуло снова, полотнище затрепетало, но флаг все-таки устоял.

Батька выругался, выстрелил в третий раз. С третьего раза флаг, громыхнув древком, послушно лег на крышу сельсовета, Махно дунул в ствол маузера и засунул оружие в кобуру.

– Так будет всегда!

– Неплохо бы на его место черный флаг повесить, – сказал Лева Задов, он стоял позади батьки, прикрывал его. – А?

– А у тебя есть черный флаг?

– Нет.

– Тогда чего впустую глаголишь? Вопрос оставим открытым. – Махно спрыгнул с тачанки, присел, разминая ноги. – Лева, давай собирай казаков в круг.

Задов глянул в одну сторону, потом, приложив ладонь ребром ко лбу, – в другую.

– Такое впечатление, что в станице этой вообще нет народа.

– Раз флаг висел – значит, есть. Бери с собой десяток хлопцев и – марш по избам!