Здесь ради торта

Ее улыбка небольшая, но она есть. В ней и благодарность, и облегчение.

— Что ты чувствуешь по поводу того, что сделала Сиенна?

Ее щеки наполняются воздухом, как у иглобрюха, и она выпускает его на одном шумном выдохе.

— Сначала я разозлилась. Возмутилась. Типа, как ты смеешь? Ты знаешь, через что я прошла, чтобы попасть сюда? А потом это чувство улеглось, и мне стало грустно.

— Потому что ты пропустишь свадьбу своей сестры? — Пропустит ли? Разве то, что тебя выгнали из подружек невесты, означает, что тебя также не пустят на свадьбу? Я понятия не имею, и сейчас не самое подходящее время спрашивать. Сейчас самое время слушать.

Пейсли качает головой.

— Может быть, в какой-то степени, но не совсем. Скорее, я не могу поверить в то, как быстро моя семья изгоняет кого-то, если он не делает то, что ему говорят. А потом я задумалась об этом и поняла, что так поступают только со мной. Это от меня отец ждал, что я пойду по его стопам и поступлю в его альма-матер, это от меня он хотел, чтобы я возглавила его фирму. Сиенна ожидала, что я буду делать то, что она скажет, без лишних вопросов, — Пейсли дважды моргнула, уставившись на покрывало, пока не подняла взгляд и не встретилась с моими глазами. — Почему? Почему я? Мой отец совершил ужасный поступок, изменив моей маме, а затем попросив меня скрыть от нее правду. И он не то чтобы умолял меня сделать это. Он проинструктировал меня. Он полагал, что если он скажет, то я последую. Как заповедь.

Я был там, где сейчас Пейсли, — вглядывался в реальность недостатков любимых людей. Никто не совершенен, но когда чьи-то недостатки причиняют тебе вред, это причиняет дополнительную боль, когда ты их любишь.

— Пейсли, я недостаточно хорошо знаю твою семью, чтобы составить конкретное мнение об этом, но вот мои два цента: некоторые люди — прирожденные манипуляторы, и иногда намерение не злое, а привычное, — она кивает, и я воспринимаю это как разрешение продолжить. — Кроме того, есть люди, которые не могут видеть собственные недостатки. Кто-то называет их нарциссами, кто-то может сказать, что у них есть нарциссические наклонности, или их можно просто назвать эгоистами.

Пейсли удивленно смотрит на меня.

— Откуда ты все это знаешь?

— Исследование для моей книги. В итоге оно мне тоже очень помогло.

Она улыбается не очень-то счастливо.

— Похоже, я спонсор твоих знаний.

— Помнишь, как мы ехали в машине к побережью после прилета? Я сказал, что посажу тебя к себе на спину и уплыву с этого острова. Предложение в силе.

Она поднимается, выпрямляет скрещенные ноги и опирается на колени. Ее руки обвиваются вокруг моей шеи, и она притягивает меня к себе. Уткнувшись носом в ложбинку у ее горла, я глубоко вдыхаю.

— Ты пахнешь божественно.

— Опиши, как именно, Мастер Слова. Чем я пахну?

Я стону в ее кожу, звук гулкий.

— Ты пахнешь так, будто ты моя.

Она откидывается на пятки, глядя мне в глаза.

— Я твоя?

Ее красивые глаза, лицо в форме сердечка, веснушки от солнца — все это губит меня. Эта женщина, эта женщина.

— Мы шутим, что я приехал сюда ради торта, верно?

Она кивает, ожидая.

— Пейсли, — мои пальцы скользят по ее волосам, обхватывая ее затылок. Начинаем. — Ты и есть торт. Я здесь ради тебя. Я здесь в трудные времена, и я здесь ради тебя, пока ты растешь как личность, и я не знаю, как тебе, но все эти фальшивые отношения перестали казаться фальшивыми, как только мы приземлились.

На лице Пейсли появляется улыбка, которая может соперничать с полуденным солнцем над океаном за нашим окном.

— Клейн, — выдыхает она мое имя. — Я бы хотела, чтобы был способ открыть мой разум и позволить тебе прочитать мои мысли за последнюю неделю. Ты бы увидел, насколько сильно ты проник в мое сердце, — Пейсли наклоняется вперед и целует меня в лоб. — Мне нравится твой ум рассказчика, твое живое воображение, то, как ты видишь ситуацию и проникаешь в нее, а не смотришь поверхностно, — ее губы опускаются ниже, к моей груди, где она целует ее в центр. — Твое сердце такое большое, Клейн, и так заинтересовано во мне. В том, чтобы быть на моей стороне. Мне кажется, что прошло не так много времени, но я никогда не чувствовала чьего-то участия во мне так, как чувствую твое, — она приподнимается, ее губы нависают над моими. — И этот рот, — она приникает ко мне, целуя меня кратко, но так, что я умоляю о большем. — Даже не начинай рассказывать мне об этом рте. Ты говоришь большие, прекрасные вещи и заставляешь меня чувствовать себя еще больше и прекраснее.

Я подаюсь вперед, захватывая ее губы в обжигающем поцелуе.

— Этот рот? — спрашиваю я, дразняще покусывая ее нижнюю губу.

— Да, — хнычет она.

Одним быстрым движением я переворачиваю нас, и она оказывается на мне.

Пейсли удивленно моргает, приходя в себя, а затем тянется к моим шортам, расстегивает их и вытаскивает меня. Она приподнимается на колени, снимая с себя мою безразмерную футболку, а я отбрасываю в сторону ее нижнее белье. Расположив меня у своего входа, она опускается.