Здесь русский дух...

— Эх, смолы б сейчас, но где ее взять? Вся кончилась, — глядя на карабкающихся по лестницам узкоглазых ратников, сказал Толбузин.

Снова «заговорила» вражеская артиллерия, и этот раз ей удалось сделать пролом в крепостных воротах, куда тут же хлынули маньчжуры. Началась кровавая сеча. На помощь казакам из нижнего боя бросились пашенные с рогатинами и топорами. Маньчжурам удалось опрокинуть их. Оказавшись в крепости, они с победными криками ринулись к чудом уцелевшим постройкам, круша мечами всех, кто попадался на их пути.

Неожиданно будто бы из-под земли перед ними возник старец, державший в руках икону с образом Божьей Матери. Он молча и сурово глядел на врагов, как бы заклиная их остановиться. Устрашившись этого взгляда, маньчжуры замерли в нерешительности.

— Иван, Карп, Григорий, Ефим — айда за мной! — увидев Гермогена в окружении врагов, закричал Федор старым товарищам. — Старца нашего убивают!

Словно ястребы с неба, слетели они со стен и бросились на врага. Силы были неравными, но казаки дрались так отчаянно, так ловко они уворачивались от неприятельских мечей, что маньчжурам никак не удавалось сломить их сопротивление. Тут Петр подоспел, а за ним и ватага пашенных во главе с Захаркой. Бились насмерть, не жалея голов своих.

— Давай, сынок, давай! Бей их, дьяволов! — опрокинув очередного басурманина, закричал Федор сыну. — Нечего поганцам нашу землю топтать!

Глаза у него злые, бешеные. Ночью Федор похоронил свою Саньку. Не лежать же, мол, ей, как дохлой псине, у всех на виду.

— Отпеть бы ее надо, мою голубу, — обратился он к диакону Ионе.

— Да не по чину мне, Федя, — сказал тот. — Кадилом помахать еще могу, но не больше. Обратись к отцу Максиму.

У священника и без того работы хватало. Наскоро отпев одного покойника, он переходил к следующему. Федору пришлось ждать почти целую ночь, но вот настал и Санькин черед.

«В путь узкий ходшии прискорбный, вси в житии крест яко ярем вземшии… — читал отец Максим. — Приидите насладитеся их же уготовах вам почестей и венцов небесных…»

Прочитав молитву, он трижды осенил усопшую крестным знамением и велел двум послушникам, которых призвали помогать ему, опустить тело в наскоро вырытую общую яму. Нынче было не до гробов, но и откуда им взяться, ведь прежде чем положить покойницу в могилу, ее замотали в старое тряпье. Все… — крепко зажмурил глаза Федор. Нет у него больше Саньки. Для чего тогда жить? Отец Максим ему: «Крепись, казак, жизнь твоя еще не кончена, нельзя тебе опускать руки, так как это грешно. Не зверю в лапы отправляешь сестру нашу, а в лучший из миров», — сказал он.

Даже такие слова не смогли успокоить безутешную душу Федора. Так и просидел он до зари, погруженный в тяжелые думы. Только маньчжурские пушки заставили его очнуться.

— Давай, давай, сынок!.. Не посрами род наш опаринский!.. — отбив атаку двух маньчжур, закричал Федор. — Эй, братцы! Навались! Зададим этим поганцам! Что-то мы долго с ними цацкаемся…

— Намнем им горб! Выпотрошим пух! — подхватил его слова Верига. Кажется, он наконец-то попал в свою стихию, забыв про все беды на свете. — Бей их, собак! Бей — не жалей!..

Снова звенела сталь, от мощных сабельных ударов казаков лопались у врагов мечи, и те падали, падали на землю, орошая ее алой кровью…

Вот осажденным все же удалось вытеснить маньчжур из крепости. Тут же возле пролома их место заняли стрелки, которые шквальным огнем стали встречать неприятеля.

— Бей их, гадов! Бей! — шумел сверху Толбузин. — Ни один гад не должен войти в город!

Неожиданно кто-то громко прокричал:

— Православные! Беда-то какая! Отца Максима маньчжуры в плен увели, а с ним и икону Николая Чудотворца забрали!

Это известие с быстротой молнии разлетелось по крепости. Людей оно потрясло и устрашило. Как же мы прозевали-то? Почему дали этим извергам совершить зло?

— Псы поганые! — сорвав пучок травы и вытерев им окровавленную саблю, зло произнес Федор. — Товарищи мои, давайте-ка все на стену! Здесь мы дело сделали…

Поправив меч и надвинув поглубже железный шлем, он первым устремился наверх, где осажденные с трудом сдерживали натиск противника.

— Навались, ребята! — бросаясь в самую гущу боя, хриплым от натуги голосом воскликнул он. — Покажем поганцам, как дерутся русские!..

Силы были неравными. Порой одному казаку приходилось сражаться сразу с несколькими врагами, и тогда на помощь приходила выучка и великое желание победить.

— Тимоха, как ты?! — увидев орудующего рогатиной брата, закричал ему Петр.

— Ничего, держимся! — отвечал тот.

— Ладно!

Поднял саблю, чтобы одним ударом сразить метнувшегося в его сторону коротконогого маньчжура, и тут же почувствовал нестерпимую боль в боку. Провел рукой — кровь… «Никак пуля попала», — испуганно подумал казак.

Ему еще хватило сил сладить с двумя наседавшими на него маньчжурами, но потом вдруг в глазах у него потемнело, и Опарин упал.