Здесь русский дух...

Петр лежал на земле, истекая кровью. Рядом стонали тяжелораненые, а где-то над головой яростно звенели клинки, перемежаясь с отчаянной людской бранью. Это из последних сил сдерживали натиск маньчжур его товарищи. Они стреляли по врагам в упор из ружьев и пистолетов, рубили саблями, били палками, кололи вилами. Все встали на защиту крепости. Даже женщины взяли в руки оружие.

Однажды Петр попытался встать, но не смог. Неужели конец?.. — мелькнуло у него в голове. Он ведь не собирался умирать. Не со-би-рал-ся! Он думал, что будет жить долго и еще обретет свое счастье. Мечтал о любимой женщине, с которой он проживет в мире и согласии остаток своих дней, и у них родятся дети. Потом появятся внуки. Вышло все не так. «Почему я? Почему именно я?» — теряя силы, спрашивал он себя. Может, все они сегодня погибнут? Никто — никто! — никогда не узнает об их подвиге, ведь некому будет о нем рассказать и похоронить казаков по всем правилам. Им остается лежать на земле, пока дикие звери не обглодают их косточки. Обидно…

В эту минуту Петру вдруг страшно захотелось увидеть кого-нибудь из близких. Пусть они утешат его в последнюю минуту. Попытался подать голос, но ничего не вышло. «Вот и проститься мне даже не суждено»… — с грустью подумал он.

Молодой человек закрыл глаза и приготовился умирать. Силы продолжали оставлять его, ему уже казалось, что ничто в мире не спасет Петра. «Господи! Услышь молитву мою, внемли молению моему по истине Твоей; услышь меня по правде Твоей…»

В эту минуту он вдруг услышал рядом с собой чей-то взволнованный, но одновременно и требовательный голос.

— Очнись, казак!.. Говорю тебе, очнись!

Он открыл глаза и увидел перед собой женское лицо.

— Люба… Любушка? Ты? — в полузабытье прошептал Петр.

— Да не Любашка я…

Собравшись с силами, незнакомая Петру молодая девица оттащила его большое тело подальше от места брани и стала колдовать над ним. Задрав окровавленную рубаху, смочила из склянки с водкой небольшую тряпочку и приложила ее к ране. Молодой человек поморщился.

— Ты кто ж такая? — неожиданно шевельнулись его губы.

— Дашка я… Калачева, — ответила та.

— Слободская?..

— Ага… — перевязывая казаку рану, отвечает девушка.

— Что-то я тебя не припомню… Хотя… Я сто лет у вас не был, а когда бывал, ты еще под стол пешком ходила. Скажи мне, Дашка, жить-то я хоть буду?

— Будешь, казак, будешь, — продолжая перевязывать рану, нарочито бодрым голосом сказала девушка. — Пуля у тебя, кажется, навылет прошла. Значит, обойдется. Вот уже кровь так не течет. Ты молчи, тебе нельзя сейчас напрягаться. Будешь лежать тихо — скорее на ноги встанешь.

— Твои бы слова Богу в уши, — улыбнулся казак и с благодарностью погладил своей большой ладонью девушку по щеке. Она улыбнулась ему в ответ…

…Ни в этот, ни на следующий день маньчжурам не удалось овладеть крепостью, а пятнадцатого июня, на рассвете сидевший в смотровой башне караульный увидел, как вниз по течению в сторону крепости движутся несколько плотов с людьми.

— Подмога!.. Подмога пришла! — радостно закричал он.

— Давайте сюда, братцы! Резвей же! Резвей! — шумели сбежавшиеся со всех концов крепости люди.

Маньчжуры были настороже. Услышав крики, они забили тревогу, и скоро на берегу появились сотни две вооруженных до зубов воинов. Когда плоты причалили к берегу, к ним тут же выслали переговорщика, молодого маньчжурского офицера, которого сопровождал переводчик.

— Узнайте, кто такие! — приказал им Лантань. — Если это русские, велите им сдаться.

Вскоре командующему доложили, что на помощь осажденным прибыли пятьдесят жителей поселений, расположенных выше по течению Амура, которые и не думали сдаваться.

— Тогда уничтожьте их! — мгновенно распорядился генерал.

Завязался бой. Пашенные дрались отчаянно, но в неравном поединке они стали потихоньку терять людей. Словно загнанные звери, пашенные метались по берегу, отбиваясь от врагов сноповыми вилами и дровяниками. Иногда бросались в воду, где продолжали бороться за свою жизнь.

— Надо бы помочь братьям! Только прикажи, боярин, и я тут же поведу казаков в бой! — предложил воеводе Черниговский. — Не следует глядеть, как их на глазах наших убивают.

Толбузин покачал головой.

— Нет, Никифор, нельзя нам этого делать, — твердо произнес он. — Мы туда, а маньчжуры возьмут и захватят крепость. Тут одни бабы, старики и дети. Чего тогда?

— Да как же… — хотел что-то сказать атаман, но только беспомощно махнул рукой и замолчал. Черниговский стоял на высоком крепостном валу и сквозь раструб бойницы с болью глядел на то, как падали сраженные маньчжурскими мечами мужики, отчаянно пытаясь прорваться к крепости.

— Держитесь, братушки! — кричали им со стены казаки. — Держи-итесь!..

— Давайте поможем! — в конце концов не выдержал воевода. — Заряжай! — скомандовал он стрелкам. Те тут же укрепили свои ружья. — Цельсь! Пли!..

За первым дружным залпом последовал второй, третий, четвертый… Эхо выстрелов стремительно прокатилось по реке, спугнув плававших в заводях уток. Те в панике выскочили на берег и быстро растворились в густых тальниках. Тут еще новое раскатистое эхо.

— Пли!