Здесь русский дух...

Правду говорил Федор. Когда они гуляли чужими дорогами, не единожды приходилось вступать в кровавые схватки с маньчжурами, но молитва и острая сабля всякий раз их спасали.

3

Узнав, что Любашка дала согласие выйти за Захарку, Петр пришел в ярость. Да как она могла? Любашка ж его не любит!.. Убью!..

Он вскочил на коня и помчался в слободу. Нет, молодой человек не мог допустить победы соперника.

Бедный конь! Он мчался вперед, не разбирая дороги, вихрем пролетая над заливными лугами и болотами, над возвышенностями и падями, но Петру казалось, тот все равно плетется, словно черепаха, и поэтому безжалостно стегал его кумчаком.

— У-у, чертово семя! — кричал молодой человек на коня. — Ты почему меня не слушаешь? А ну, поддай!.. Еще!.. Еще!.. Шустрее! Быстрее!..

Ветер свистел в ушах, поднимая полы казацкого кафтана и обнажая висящую на боку ездока саблю.

— Нет, не быть их свадьбе! Обоих убью, если чего!.. — размахивая плетью, грозился Петр.

Вот и слобода. Осенние густые дымы белыми дорожками уходили в прозрачное небо. Подскакав к Любашкиной избе, парень свистнул три раза по-разбойничьи перед ее окном и стал с нетерпением ждать. Так он всегда раньше вызывал Любу из дому.

На этот раз вместо нее из калитки вышел кузнец.

— Чего надо? — спросил он. — Ишь, рассвистелся!

— С дочкой твоей хочу поговорить, — ответил парень.

— Еще чего!.. Если есть нужда — мне говори, передам, — мрачно посмотрел из-под косматых бровей на него Платон.

Петровы глаза вмиг налились кровью.

— Давай, зови дочь! — вынимая саблю из ножен, грозно пробормотал казак. — Я не посмотрю, что ты ее отец! Сейчас такого перцу задам!

После этих слов у Платона даже губы побелели. Он процедил:

— Ничего себе! Руби… Испугался? Тогда дуй отсюда! Иначе я мужиков позову. Молоко на губах не обсохло, а он туда же…

— Говорю, зови дочь! — замахнулся на него саблей Петр. — Я могу и сам в дом войти…

— Попробуй! — загородил калитку Платон.

— Любушка! — закричал Петр. — Отзовись!.. Это я, Петя… Выйди из дому, не доводи меня до греха!

Тут и появилась Любашка.

— Уходи! — сказала она Петру.

— Да как же так, Любонька! Мы в верности друг другу клялись, а сейчас? Не дам я тебя никому! Вот тебе крест, не дам!

— Тебе сказала девица: уходи! — потребовал кузнец.

Петр решительно покачал головой.

— Не уйду! Это ты, Платон Иванов, уходи… Мне с твоей дочкой поговорить надо. Ты не бойся, не съем я ее. Вот только скажу пару ласковых…

— Иди в избу! — велел дочери Платон. — Чего пялишься?

— Пап, дозволь напоследок поговорить с Петей, — попросила его Любашка. — Я только постою чуть-чуть и приду.

Кузнец недобро посмотрел на дочь:

— Чего тебе с ним трепаться? Иди к своему Захарке и болтай сколько угодно.

Любашка так умоляюще смотрела на него, что мужчина в результате согласился.

— Ладно… Только смотри, недолго!.. Ты саблю-то спрячь, молокосос! — обратился Платон к Петру. — Я тебя не боюсь. Так оглоблей огрею — век меня будешь помнить…

— Мы еще поглядим, кто кого… — усмехнулся казак.

— Да-да… — сказал кузнец и пошел прочь от калитки. — Любка, долго там не торчи! — не оборачиваясь, вновь предупредил он дочь. — Выпорю тогда!..

Петр долго не мог начать разговор, все подбирая нужные слова.

— Чего молчишь? Говори, зачем пришел, — прислонившись спиной к веретену, спросила его Любашка.

— Люди говорят, ты замуж выходишь… — сказал казак.

— Теперь ничего не вернешь… — опустила глаза девка.

— Правда? — воскликнул Петр. — Любонька! — бросился он к ней. — Как ты могла? Ведь ты мне в любви клялась…

Молодой человек хотел было обнять девку, но та выскользнула из его рук и спряталась за калитку. Теперь Петр мог видеть только глаза Любашки.

— Уходи, Петя… — сказала она ему. — Не дай бог, Захарка тебя увидит — вот уж шуму будет!

— Ладно! Пусть только вякнет — убью! — сжал рукоять сабли Петр. — Он же вор… Вор поганый…

— Да не вор он, Петенька, не вор… — сказала Любашка.

— Как не вор, если мою суженую украл? — скрипнул зубами тот.

— Вот заладил-то! — всплеснула руками девка. — Поверь, не виноват он. Это все папаша. Разве я когда пошла по своей воле за рыжего? У меня ты был. Единственный, любимый.

На губах Петра появилась горькая усмешка.

— Врешь! Не любила! Если любила, то почему тогда предала? — в сердцах воскликнул он.

Любашка вспыхнула.

— Ты чего… ты что, Петенька? — испуганно вопрошала она. — Я и не думала тебя предавать! Говорю же, меня силой замуж выдают. Я и Бога молила, и матушку просила меня защитить, но надо знать моего тятеньку…

— Отчего он меня так ненавидит? — едва сдерживая слезы, с отчаянием в голосе проговорил Петр. — Чего я ему такого сделал?..

Ему вдруг захотелось завыть, подобно волкам, воющим по вечерам за околицей. Долго, громко и протяжно. Его душила обида. За что, за что? — пытаясь проглотить застрявший в горле комок, все повторял и повторял он про себя. Чем Петр хуже рыжего Захарки?..

— Не смогу я без тебя, Любонька, слышишь? Не смогу… — как-то обреченно проговорил вдруг молодой человек. — Если выйдешь за другого, то я покончу с собой… Так и знай!