Здесь русский дух...

Утром Петр встал чуть свет, оделся и неслышно вышел из дома. Было морозно и тихо. Выпавший ночью снег легонько поскрипывал под ногами, норовя разрушить хрупкую, словно первый ледок, тишину. Оседлав коня, он прыгнул в седло и помчался в слободу. Конь, храпя и тяжело выпуская из ноздрей густые клубы пара, привычно нес его знакомой дорогой, и на этот раз Петр не стал подгонять животное, потому как в такую раннюю пору обычно венчания не начинают. Ему было уже невмоготу сидеть дома с тяжелыми мыслями в голове. Так можно и рехнуться.

Ни души вокруг, ни звука, а только белая пелена снега, покрывавшая поля, деревья, луга. За ней прятались далекие слободские избы. В такую пору хорошо видны следы зверя. Вот они! И лисьи, и волчьи, и заячьи. Вон там глухарь купался в снегу, а там рябчики проделали тропинки… Сейчас бы ружье в руки, отправиться в тайгу! — мечтательно подумал молодой казак и тут же осекся. Он не вправе думать о чем-то ином, кроме Любашки! Если Петр сегодня не привезет ее к себе домой, то жизнь для него потеряет всякий смысл. Он должен решиться… Страшно — да, но еще страшнее, если его любимая достанется другому.

…Село в этот ранний час выглядело безлюдным, но во дворах уже кипела жизнь. Хлопали в избах двери, звенели сосуды для доения коров. То там, то тут слышались негромкие людские голоса.

К Любашкиному дому близко подъезжать молодой человек не стал — решил понаблюдать издали. Он привязал коня к молодой сосне, росшей у крайней избы, и стал ждать. Было довольно холодно, и парень быстро замерз, а тут и конь забеспокоился. Глянул на него — тот дрожит. Тоже озяб, бедняга…

— Так мы, брат, долго с тобой не продержимся, — сказал ему казак. — Давай махнем к монастырю. Глядишь, согреемся.

Петр вскочил в седло и направил коня туда, где из-за частокола монастырской стены поднималась голова часовни.

Монахи уже были на ногах. Петр видел, как похожий на длинную жердь монашек тащил в келью охапку дров, а другой, кучерявый и смахивающий на цыгана, выбивал половики на крыльце. Вдруг из своей кельи вышел старец и, трижды осенив себя крестным знамением, низко поклонился в сторону часовни.

— Эй, Ванька! — неожиданно позвал он.

К нему подлетел какой-то человек, одетый в восточный стеганый халат. Приглядевшись, Петр узнал в нем молодого азиата, на исходе прошлой зимы перебежавшего к ним с другого берега. Не лазутчик ли он? — внезапно подумал казак. Уж больно, говорят, толковый, много языков знает. Такими и должны быть те, кого посылают на подзор. Надо теперь к нему хорошенько приглядеться. Говорят же, один шпион может порой принести больше беды, чем целое войско.

Старец что-то сказал азиату, и тот поспешил за ворота — видно, с каким-то заданием. Так и было. Гермоген попросил мужчину наломать сосновых веток, которые он, паря свои больные ноги, всякий раз клал в горячую воду. Приему старца научили еще в Сибири, когда у него только-только начала проявляться подагра.

Петру стало любопытно, куда отправился молодой слуга. Отпустив того на расстояние, он стал незаметно преследовать азиата, укрываясь за частоколом деревьев. Тогда-то молодой человек и увидал двух сильных мужчин нерусской наружности, которые, выбравшись из валежника, служившего им укрытием, отправились вслед за знакомым Петра. Он сразу узнал мужчин, ведь силачи на голову превосходили своих товарищей, прибывших от верховного вести с албазинцами переговоры. Русские же по каким-то неведомым причинам явно пытались затянуть обсуждение.

«Чего эти маньчжурские послы тут в такую рань делают?» — удивился Петр. Зачем они преследуют этого азиата? Уж не зло ли замыслили?

Так оно и вышло. Когда до молодого слуги оставалось всего-то ничего, маньчжуры вытащили откуда-то из складок своих длинных одежд большие кривые ножи.

«Мать честная! — чуть не вскричал Петр. — Они же нас сейчас убьют»…

Мужчина изо всех сил хлестнул тугой плетью коня и, выхватив из ножен саблю, поскакал на азиатов.

— Стой, воры поганые! — заревел он. — Послами прикидывались, а сами…

Петр вначале хотел их только попугать, но силачи вдруг, не сговариваясь, кинулись на него с двух сторон в надежде сбросить с лошади. Тогда Петр пустил в ход оружие.

— На, получи, ворюга! И ты тоже!

Ему хватило двух ударов саблей, чтобы похоронить все надежды посланников, причем не только их, но и самого маньчжурского правителя. Это он послал своих верных людей убить того, кого считал врагом престола.

Азиат с ужасом наблюдал, замерев на месте, и так стоял, не в силах пошелохнуться.

— За что они тебя хотели убить? — спросил его Петр, вкладывая саблю в ножны.

Тот пожал плечами.

— Нежели не знаешь? Никогда не поверю! Ты что-то скрываешь! Давай, докладывай, — приказал ему казак. — Не бойся — не враг я тебе, если от смерти спас. Ну!..

Тогда Лун рассказал молодому казаку обо всем. И кто он такой, и почему бежал от маньчжуров.