Здравствуй, Чапичев!

С той поры я стал частым гостем в семье Чапичевых. Впрочем, гость не то слово. Яшина «артель» быстро привыкла ко мне и приняла, как своего. А со своим чего стесняться! Меня сразу наградили прозвищем, смешным и нелепым. Тут каждый имел прозвище. Меня беспрестанно дразнили, часто в рифму, иногда без нее, но почти всегда очень обидно. Это было любимым занятием Яшиных сестер. Я пытался урезонить девочек и прекратить эту глупую, с моей точки зрения, забаву, но девочки даже не поняли, чего я от них хочу. А что тут такого? Они то и дело дразнили друг друга, и нужно сказать, делали это остроумно, с юмором, фантазией, получая от словесной перестрелки истинное удовольствие. С какой же стати они будут щадить меня? Чем я хуже или лучше? Нет, они великодушны и щедры: неравенства и несправедливости не допустят. Правда, иногда такие забавы доводили сестер до ссоры. Не обошлось однажды и без драки. Девочки дрались ловко и умело, по-мальчишески, на кулачках. Когда же я попытался разнять их, обе стороны дружно напали на меня и при этом пустили в ход чисто женское оружие — коготки и слезы.

Нужно отдать им должное — плакали они здорово, хотя и притворно. Рев стоял на всю улицу. Будто не они меня, а я их изуродовал острыми ногтями. А изуродовали они меня крепко. Зато, одержав победу, сразу стали добрыми. Даже осколок зеркала принесли и любезно предложили посмотреться. То, что я увидел в зеркале, меня, понятно, не обрадовало: щеки были расцарапаны до крови. На их языке это почему-то называлось «поставить штемпель». Хороший штемпелек, ничего не скажешь! Как только я на работу явлюсь завтра с таким штемпелем на физиономии — засмеют ребята. Я хотел было обидеться, но, подумав немного, решил, что обижаться нет смысла. Все равно моей обиды не поймут — здесь не принято обижаться по такому пустяковому поводу.

— Не надо с ними связываться, — сказал Яша, проявив полное равнодушие к моему поражению и к моим кровоточащим ранам. Что-то вспомнив, он усмехнулся и добавил наставительно, как человек, умудренный опытом: — Ты сам виноват.

С этим нельзя было не согласиться. Конечно, я сам виноват. Надо было им сразу показать, с кем они имеют дело. А я раскис, вот и прошляпил свой авторитет. А в том, что у меня было право на авторитет, я в тот момент ни чуточки не сомневался. Все-таки… Но стоит ли говорить, что я думал тогда о своей персоне. Это и так понятно.

В ту ночь я плохо спал, все размышлял о глупо потерянном авторитете. Наконец мне удалось придумать, как спасти его, восстановить и упрочить. Это был великолепный план. Я сам пришел от него в восторг. Итак, решено: стану учить необразованную, темную Яшину «артель» грамоте. А то девчонки, словно слепые, точь-в-точь как новорожденные котята: резвятся, едят и ничего не видят. Не видят, как замечателен мир, в котором они живут. «Но ничего, я сделаю вас зрячими, — твердо решил я. — Вы все увидите в истин» ном свете. В том числе и меня, своего учителя. Вы проникнитесь ко мне благодарностью и почтением. И конечно, не посмеете больше дразнить меня, ставить на мои щеки «штемпели». С этим покончено. Учителя вы обязаны будете уважать…»

На следующий день я достал тетради в косую линейку, карандаши, грифельную доску и букварь.

— Учиться!..

Яшина «артель» восприняла это мое предложение с энтузиазмом. Все немедленно уселись за стол, раскрыли тетради, взялись за карандаши. Я старательно и красиво нарисовал на доске букву «А».

— Это — первая буква русского алфавита. Буква «А». Повторяйте за мной: «А».

Девочки, а вместе с ними и Яша не заставили себя долго просить. Они восторженно завопили на все лады: «А! А-а! а-а-а!..»

— Тише, тише! — взмолился я, затыкая пальцами уши. — Не надо так кричать. Я не глухой.

Мне с трудом удалось утихомирить своих «учеников». Им очень понравилась певучая буква в хоровом исполнении. На какой только манер они ее не пели, даже на мотив похоронного марша. Они орали, не жалея глоток, до тех пор, пока все, что можно было извлечь из буквы «А», было исчерпано. Умолкнув наконец, они тотчас же уставились на меня своими черными озорными глазищами, словно спрашивая: «Ну, что ты еще подкинешь нам на потеху?»

Стерев с доски невезучую букву «А», я так же старательно и красиво нарисовал на ней следующую букву.

— А это буква «Б».

О, как они обрадовались этой скромной, некрикливой букве! Еще бы! Значит, концерт не окончен, его можно продолжать!

— Бе-е! бе-е, бе!

Они заблеяли так, что целое стадо козлят вряд ли смогло бы переблеять их. К тому же даже самые резвые и шкодливые козлята никогда не додумались бы до того, до чего додумались мои «ученики». Блея, они при этом приплясывали, гримасничали, бодали друг друга лохматыми головами, изображая оттопыренными пальцами рожки, а некоторые так разошлись, что, позабыв, в кого они сейчас играют, стали лягаться, словно драчливые кони. Но больше всех «веселился» Яша — ему и в самом деле в цирке выступать. Самые уморительные гримасы корчил он. И плясал он много лучше своих сестер.