Здравствуй, Шура!

Из Новобелицы в Гомель я шел с инженером Пискуном Ф.Е. Подошли к разрушенному железнодорожному мосту: фермы моста в беспорядке торчали над водой и вдоль трассы моста. Была проложена дорога на понтонах, по которой мы перешли реку Сож. Вышли на Пролетарскую улицу: на стенах обрывки немецких объявлений и афиш. На Советской улице одни разрушенные коробки, балки и все металлическое вынуто. Обошли здание лесного инструмента, на стенах его надписи «заминировано». Таких надписей мы встречали много. В нашем доме я пытался подняться на второй этаж, но не смог – все завалено. Лишь спустя некоторое время мне удалось попасть в нашу квартиру. Комната пуста, на стене трещина, грубка наполовину разрушена, около нее валяется портрет Гитлера размером с почтовую открытку. Дом соседей Перхуновых был цел. Зашел к ним, кое о чем расспросил. Оттуда мы пошли к дому, где жил Пискун, но там не было ни окон, ни рам. На стенах рисунки голых женщин. Жарин занял кирпичный дом на улице Демьяна Бедного под контору, т. к. старое здание было разрушено. Некоторое время я жил в конторе, пока главный бухгалтер нашей службы Скоробогатов Василий Иванович не сагитировал меня обосноваться в доме, где он жил до эвакуации. В доме на углу Сортировочной улицы и второй Красной, недалеко от нашей старой квартиры. Так, через два года и четыре месяца я снова оказался в Гомеле.

16.12.1943

В открытке жене Шуре я писал:

«Здравствуй, Шура и детки!

Я уже поместился в конторе. Квартир пока нет и не знаю, когда получу. С квартирами дела плохи, все разрушено. Карточек на хлеб пока нет, варю супы. Денег еще не получил, да они здесь пока мало нужны, потому что базаров нет. Почта еще не принимает к отправке деньги. Насчет затребования вас сюда пока разговора быть не может. Подождем, когда отодвинется фронт, а он от нас не так далеко. Начал работать – работы много. Напишу подробнее письмо, когда найду конверт. С нетерпением жду твоих писем, я уже давно не читал их и очень соскучился. Как дети? Как с карточками на хлеб? Как с работой? Держись, Шура, много терпели – осталось меньше. К весне возможно положение изменится. Был около Ивановой квартиры – остались лишь трубы. Все сгорело вообще, все дома там сгорели. Многих немец угнал, например, Дъяковского, Ксензова. Дом Ксензова тоже разрушен. Те, кто оставался тут, почти все потеряли и пережили много ужасов. Пока. Целую. Буду ждать писем от тебя. Присылай мне книги. Хорошо, что взял одеяло».

19.12.1943

Я пишу жене Шуре письмо из Гомеля:

«…Сегодня выходной, напишу поподробнее, а то все не было времени. Правда, открытки я тебе посылал. Когда я первый день был в Гомеле, да посмотрел, что тут наделано, то у меня голова разболелась. Город сожжен и разрушен, только и остались деревянные дома в залинейном районе. Квартир нет, ночую в конторе на столе. Контора на новом месте. Хорошо, что взял одеяло, а то бы пропал. Подождите до весны, может быть положение изменится, и вы приедете сюда. Даже если не будет квартиры, то летом все же легче будет. Как подумаю о том, чтобы перетащить вас сюда, так голова кругом идет. Дорога тяжелая, а до Гомеля не только пассажирские не ходят, но и путей нет. Вместо путей – чистое поле, все немец разрушил. В крайнем случае вам придется жить в Сновске у наших, у них дом цел, и в Сновске прожить легче. Пиши, Шура, если мне будут давать визу на вас, то брать ли ее с условием езды пассажиров? Но предупреждаю, что ехать и долго, и трудно, а багаж часто пропадает. Питаюсь запасами, купленными в Сновске, а здесь пока хлеба нет, столовой нет. В бане еще не был. Мать постирала мне одежду, когда был у них. В общем, жизнь тяжелая. Квартира наша будет разбираться, она для ремонта не годится. Базары маленькие и дорогие. Денег еще не получил. Для поездки в Сновск нужно много времени, и меня не отпустят. Как подумаю про вас, про вашу тесную квартиру, так тяжело становится на душе. Но здесь еще хуже. Умер Рачков от разрыва сердца, ехал с нами в одном вагоне. Его семья где-то около Чкалова. Семья Демиденко тоже где-то там, и он сам с семьей. Рудов умер при немцах. Немцы в Гомеле, как и везде, много расстреляли евреев, да и русских погибло немало. Пока, мои дорогие. Пиши подробно, как живете».

26.12.1943

Посылаю открытку жене Шуре:

«Здравствуйте, дорогие Шура, Вера и Борик!