Здравствуй, Шура!

Сегодня выходной, но мы работаем. Как живу? Недавно послал тебе заказное, где подробно все описал. Вчера открылась первая столовка. Обеды ничего, но маловато. Живу на Сортировочной, недалеко от нашей старой квартиры. Я, было, занял одну комнату, но ко мне вселили еще двух человек. Кровать у меня железная. Достал себе тумбочку, имею топор, сковороду. Как видишь, уже кое-какое хозяйство есть. С хлебом дело пока не налажено, получаем нерегулярно. Денег до сих пор не дали. Базары работают, но все довольно дорогое: картошка 100 рублей ведро. В Сновске все значительно дешевле, но чтобы съездить туда, нужен отпуск на много дней. Поезда не только пассажирские, но и вообще никакие в Гомель не ходят. Заходил к Коленченко: на квартире их нет и при немцах они на Черниговской не жили. Как вы живете? Работаешь ли? Как с карточками на хлеб? От тебя писем до сих пор не получал. А то, которое ты писала в Сновск, я читал, когда был у наших. Пиши, жду. Целую. Привет нашим».

В этот же день жена Шура писала свое первое письмо мне в Унечу, а получил я его в Гомеле через месяц 25 января 1944 года:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Я уже все передумала про тебя, дорогой – ты мне обещал часто писать, а что есть на самом деле? И вот теперь тоже нет писем от тебя. Ты, мой дорогой, попал на Родину, видел своих, а нас, бедняжек, забыл совсем, не охота нам пару слов написать. От мамы и Ани есть письма, все живы-здоровы, кроме Юрика. От Лукашевич тоже есть письмо. У нас случилось большое горе: моя мама 17 декабря ночью умерла. Я была у них. Я пришла к ним 15-го вечером: мама была совсем здорова, а 17-го умерла. Утром встала, покушала, днем Вера пришла с работы, пообедали вместе, она не жаловалась ни на что. Задумала истопить баню, пошла туда и сразу почувствовала, что ей плохо. Вернулась обратно, но домой она уже не дошла – упала на улице, и ее мы привезли на санках. Это было в три часа дня, а вечером умерла и ничего не сказала. Ее разбил паралич. Я очень плохо себя чувствую, все время плачу. Саша, пиши чаще. Твоя Шура».

Да, скорбное это было известие. Заканчивался 1943 год. Безвременно ушли из жизни два близких человека: Шурик, защищая Родину, сложил голову на Житомирщине, и Шурина мать – вдали от родных мест в Удмуртии.

27.12.1943

Дочке Вере Ижевская неполная средняя школа № 31 выдала такую справку:

«Справка № 14 дана Мороз Вере в том, что она действительно училась в г. Ижевске в НСШ № 31 в четвертом классе с 1 сентября 1943 года по 20 декабря 1943 года. Имеет успеваемость хорошую по всем предметам и отличную дисциплину. Справка дана для предъявления в другую школу».

Подписал справку директор и учительница Федотова С.

По-видимому, это требовалось в связи с переездом в Средний Постол.

29.12.1943

Я пишу жене Шуре из Гомеля:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Вчера вечером шел из Новобелицы из Управления в семь вечера: было темно, на улице ни души. Как-то не верится, что идешь по Гомелю, когда-то шумному и многолюдному. Сейчас сижу в фин. отделе, жду начала совещания. Проходил мимо Рогачевского базара – уже торгуют, но что-почем не спрашивал. Спешил, чтобы не опоздать, а пришел рано. Я тебе, Шура, писал про Гомель, но мало, много уничтожено и всего не опишешь. Легче описать, что осталось. Дом Коммуны на Комсомольской улице стоит, вроде цел. От клуба и вокзала остались только стены. Пединститут около нашей старой квартиры цел. Десятая школа около базара Рогачевского тоже цела. А остальные каменные дома – их либо нет, либо остались только стены. Конечно, когда люди возьмутся, как следует, за восстановление, то скоро опять Гомель воскреснет. Залинейный район сохранился довольно хорошо, Полесская, Кирова и Рогачевская тоже. Теперь тут почти все учреждения города, а центр пока мертвый. Сегодня утром я впервые услышал паровозные гудки где-то около аэродрома. Теперь мост будет около Коленок, а тут все мосты разрушены. Как я уже писал, живу я на Сортировочной улице около Ново-Черниговской, недалеко от Станюнаса. В моей комнате живут еще три человека, а отдельной комнаты не дают, раз нет семьи. Насчет затребования вас сюда еще рано говорить, еще близок фронт, как видно из сводок Информбюро. Писем от тебя, Шура, нет, хотя я почти ежедневно захожу на почту. Поздравляю вас, мои дорогие, с Новым Годом и желаю, чтобы этот новый 44-й год был для нас счастливый, и мы опять собрались вместе. Ну, пока. Целую вас всех. Ботинки мои порвались. Ношу пока валенки, но здесь часто сырая погода, а недавно шел дождь. В общем, пока зима сиротская. Пиши, Шура, а то тяжело уже без твоих писем два месяца».